Глава 9
Фальсификация и примирение
Бишкек казался деревней по сравнению с Москвой, а это означало, что гораздо проще было взять с собой трех американских студентов в исследовательскую поездку в Кыргызстан, чем в столицу России. Большинство правительственных зданий находились в нескольких кварталах друг от друга, и правительственные чиновники и партийные лидеры еще не устали от вопросов приезжающих ученых и журналистов. В первые годы посткоммунистической эры было важно иметь местного фасилитатора, который мог бы организовать встречи, а к началу 2000-х годов стали широко использоваться сотовые телефоны и удивительная легкость, с которой можно было достать телефон ключевых политических фигур, позволялa организовывать интервью на лету. Во время этого визита вместе со студентами профессор Гульнара Искакова из АУЦА организовала для нас встречи с лидерами пяти политических партий и несколькими государственными чиновниками, в том числе с руководителем ключевого отдела в аппарате президента, который был хребтом исполнительной власти в стране.
Хотя интервью давали подробные сведения о ходе парламентской избирательной кампании, полевые исследования также требовали сбор материалов, большинство из которых уже существовало в виде книг и статьей, но мне иногда приходилось просить на месте специальные материалы. Одним из таких артефактов была большая карта Кыргызстана, на которой была изображена страна, разделенная по избирательным округам. Не имея возможности найти карту даже в Центральной избирательной комиссии, которая курировала избирательное управление в стране, я обратился в Национальное картографическое агентство Кыргызстана. За 40 долларов, огромную сумму по тем временам, я смог достать цветную карту размером метр на три на следующий день у сотрудника агентства, который почти наверняка взял эти деньги себе за работу. Когда я пришел со студентами, чтобы забрать карту, мы вошли в большую комнату, заполненную современными компьютерами и огромными экранами. За каждым стоял этнический русский или, по крайней мере, кто-то европейского происхождения. Отсутствие кыргызских лиц в этом специализированном агентстве свидетельствовало о продолжающейся балканизации рабочей силы в стране, где рабочие места в сфере высоких технологий оставались в основном прерогативой некыргызских национальностей.
Приехав в период между парламентскими и президентскими выборами 2000 года, мы уделили больше внимание в своих дискуссиях в Бишкеке на препятствиях, с которыми сталкиваются кандидаты от оппозиции на выборные должности. Наша встреча с Данияром Усеновым, успешным бизнесменом, ставшим депутатом, стала ярким напоминанием о тактике, применяемой политическими властями в отношении настырных оппонентов.[i] В первом туре парламентских выборов в феврале 2000 года Усенов с большим отрывом возглавлял парламентскую избирательную гонку за свой округ, но несмотря на это не прошел во второй тур голосования. Между двумя раундами прокуратура предъявила ему обвинение в налоговом мошенничестве, а также возобновила рассмотрение дела середины 1990-х годов о его возможном нападении на другого бизнесмена. Эти обвинения лишили Усенова права участвовать в финальном туре голосования. В беседе с нами Усенов раскрыл еще одну тактику, которую используют президенты в Кыргызстане и других частях Центральной Азии. Чтобы изящно дистанцировать Усенова от конкурентной политики в Кыргызстане, Акаев предложил ему место посла в Иране, от чего Усенов отказался.
Двое из наших собеседников, Омурбек Текебаев и Мелис Эшимканов, готовились к участию в президентской гонке, хотя их скромные кабинеты и скромный штат никак не подсказывали приехавшим американским студентам, что они находятся рядом с претендентами на кыргызстанский «Белый дом».[ii] Как и другие видные политики, которые подумывали занять пост президента, Текебаев и Эшимканов надеялись, что конституционное ограничение двумя президентскими сроками помешает Акаеву переизбраться в октябре 2000 года. Однако, в отличие от России, где Конституционный суд постановил, что подобное положение не дает права Ельцину баллотироваться на третий срок, Конституционный суд Кыргызстана, полный сторонников Акаева, решил что, поскольку первый президентский срок начался до вступления в силу Конституции 1993 года, это не будет засчитываться в максимальные два срока.
Наблюдая повсюду растущую угрозу политической конкуренции в Кыргызстане, во время наших интервью было удивительно наблюдать с какой невозмутимостью некоторые оппозиционные политики, такие как Текебаев и Эшимканов, встречали преграды, поставленные на их пути. Одно из объяснений может заключаться в том, что эти два кандидата были среди немногих, кто действительно прошел в избирательный бюллетень на президентских выборах в октябре 2000 года. Самый серьезный противник Акаева, Феликс Кулов был арестован по сфабрикованным обвинениям в марте 2000 года, всего через несколько недель после того, как он объявил о своем выдвижении на пост президента. Временно освобожденный в конце лета, в сентябре он был снова арестован. В течение многих лет Кулов был ближайшим соратником Акаева, поддержавшим его в августе 1991 года, чтобы противостоять перевороту против Горбачева.[iii] Позже он служил в своей стране в качестве председателя Комитета национальной безопасности, мэра Бишкека и губернатора Чуйской области до того, как в 1999 году поссорился с Акаевым, когда создал свою партию «Ар-Намыс», лозунгом которой было «Долой Акаева!». Отношения Кулова с Акаевым начали ухудшаться годом ранее, когда он, будучи министром национальной безопасности, расследовал сомнительную деловую активность членов семьи президента и его окружения.
Этнический кыргыз с севера, который с молодости говорил только по-русски, Кулов снял свою кандидатуру на пост президента, чтобы не подвергнуть себя проверке президентской языковой комиссией знания кыргызского языка. Статья 62 Конституции 1993 года требовала, чтобы кандидаты в президенты были в возрасте от тридцати пяти до семидесяти лет, проживали в стране не менее пятнадцати лет и «владели государственным языком». Впервые, образованная на президентских выборах 2000 года, языковая комиссия, назначенная президентом Акаевым, определяла «владение» кыргызским языком. Как и следовало ожидать, члены этой комиссии применяли стандарты, напоминающие тесты на грамотность на юге США в системе Джима Кроу, которые лишили избирательных прав чернокожих избирателей. Кулов и еще один кандидат отказались участвовать в проверке, в то время как четыре других потенциальных кандидата — все очевидно компетентные и кыргызскоговорящие — не прошли тест. Всего, в результате избирательного преследования политических врагов и работы языковой комиссии было дисквалифицировано восемь кандидатов на пост президента.[iv]
Не удовлетворившись ограничением числа кандидатов, команда Акаева использовала многочисленные административные ресурсы, которые были в ее распоряжении, чтобы обеспечить победу действующему президенту в первом туре. Хотя победители во втором туре выборов обычное дело на Западе, они редки в посткоммунистическом мире, где неспособность победить в первом туре рассматривается как признак политической слабости и уязвимости. Когда Кулов выбыл из гонки, Акаев легко выиграл президентские выборы в октябре 2000 года в первом туре, набрав 76 процентов голосов. Текебаев занял второе место 14 процентами голосов, а Эшимканов получил чуть более 1 процента.
Легкая победа Акаева в немалой степени объяснялась его доминированием в СМИ. Он заставил замолчать те издания, которые он не мог кооптировать, подвергнув их выкупу, налоговым проверкам или судебным искам. Результатом стала фактическая монополия на освещение в СМИ президентской кампании Акаева и «информационная блокада» его оппонентов. На общенациональном канале КТР Акаев получил 34 920 секунд эфирного времени, из которых только 490 секунд были негативными. Текебаев получил всего 292 секунды освещения, примерно половина из которых имела негативный уклон.[v]
Для западных наблюдателей снисхождение проигравших в политике Кыргызстана было самой необычной чертой президентских выборов 2000 года. Раскритиковав аресты своих помощников в предвыборной кампании и то, что он назвал «массовой фальсификацией, имевшей место во время выборов», кандидат в президенты Эшимканов принял примирительный тон: «У меня хватит смелости поздравить Аскара Акаева с победой, достигнутой даже такой ценой. Теперь мы должны подумать о стране. Что будет с людьми, с экономикой, с обменным курсом. Я думаю, что у него [Акаева] достаточно интеллекта, совести и человечности, чтобы понять, что мы не можем больше так жить».[vi]
Такую щедрость трудно объяснить. Отражало ли это признание того, насколько менее открытой и конкурентной была жизнь в советское время? Или он признал, насколько хуже дела обстоят в соседних странах Центральной Азии, где президенты или не терпят оппозиции вообще или терпят только символическую оппозицию. Или, менее великодушно, это была тактическая капитуляция перед лицом непреодолимых препятствий? Даже его политические враги в этот период признали, что, несмотря на все свои недостатки, Акаев не был безжалостным политиком и что он использовал макиавелльскую политику насилия, то есть силы, достаточные для того, чтобы удержаться на своем посту, и не более того. Хотя он делал все возможное, чтобы сохранить власть и расширить роль своей семьи и друзей в экономике страны, он позволил всем, кроме самых непримиримых и популярных оппонентов, организовывать партии, участвовать в выборах и жаловаться на недостатки. Сопротивляясь давлению со стороны соседних президентов, особенно со стороны Ислама Каримова в Узбекистане, который настаивал на том, чтобы президент Кыргызстана закрутил гайки своих политических противников и всего общества, Акаев управлял умеренно во внешней и внутренней политике. Такая политика разрешила бизнесменам расширять свои коммерческие интересы до такой степени, что они могли представлять собой социальную силу, способную сдерживать государственную власть.
Таким образом, для большинства в акаевском Кыргызстане цена проигрыша в политике была терпимой, что является одним из предварительных условий развития демократии. Когда ставки на выборах или на отдельных государственных решениях становятся слишком высокими, страдает демократия, потому что те, кто участвует в политике, испытывают соблазн прибегнуть к крайним мерам, чтобы предотвратить неблагоприятный исход. По иронии судьбы, именно в таком положении оказался Акаев. Для действующего президента в такой стране, как Кыргызстан, поражение на выборах не только влекло за собой потерю политической власти и возвращение к гражданской жизни, но и грозило лишить президента его незаконно нажитого имущества и даже свободы или жизни. И не только самого президента, но и его семьи, его окружения. Как только президент санкционирует — даже в небольшом объеме — избирательное преследование своих врагов или занимается личным обогащением, он переходит политический Рубикон, который подвергает его наказанию ухода с должности. Единственная стратегия выхода из такого положения для такого лидера — найти замену, которая обязательно победит и останется лояльной, что означает готовность защищать собственность и личную безопасность бывшего правителя. Но в отличие от России, где Ельцин нашел такого дофина в Путине, Акаев не видел немедленной необходимости в замене. В конце концов, он был моложе Ельцина и его ожидала перспектива пятилетнего, а может быть, и более срока.
Из застенчивого ученого, неохотно вошедшего в политику в конце советской эпохи, Акаев на рубеже тысячелетий превратился в лидера, готового установить высокую цену за нелояльность горстки людей, способных угрожать его власти. Нескончаемое преследование Акаевым, привело к тому, что в начале 2001 года Кулов был осужден за злоупотребление служебным положением, за которое он был лишен имущества и звания генерала и приговорен к семи годам одиночного заключения. В 2002 году в рамках отдельного процесса суд признал Кулова виновным в нецелевом использовании государственных средств, когда он был губернатором Чуйской области в середине 1990-х годов, что добавило к его приговору еще десять лет. К большому разочарованию Акаева, будучи первым политическим заключенным Кыргызстана, Кулов продолжал бросать вызов президентской власти, на этот раз из тюремной камеры, где его заключение было постоянным напоминанием населению о ненадежности власти Акаева.
Напряженная политическая жизнь в Бишкеке казалась совершенно обособленной, когда наша группа приехала на озеро Иссык-Куль, чтобы на выходных осмотреть достопримечательности Кыргызстана перед отъездом из страны. Проезжая вдоль северного берега озера на микроавтобусе VW с нашим русским водителем, Гульнарой, ее мужем и их маленьким сыном, мы остановились на ночлег на берегу озера, в одном из двух больших отелей советской эпохи небольшого туристического района города Чолпон-Ата. Возможно нигде в мире искусственные строения не нанесли больше ущерба окружающей природной среде, чем на Иссык-Куле. Возвышаясь нелепо с берега нетронутого горного озера, за которым вырисовываются захватывающие дух горы, наш отель предлагал безвкусную архитектуру, равнодушное обслуживание и заброшенные территории, которыми славились коммунистические туристические направления. Спускаясь на ужин в тот вечер, я постучал в дверь комнаты двух молодых женщин из нашей группы, чтобы спросить, готовы ли они. Одна смущенно высунула голову из двери и сказала, что в ванной произошла авария. Раковина, как выяснилось, оторвалась от стены и раскололась надвое на полу в ванной. Когда через несколько минут прибыл обслуживающий персонал, он сразу же успокоил студентов, отметив, что такие случаи обычное явление в отеле.
Озеро в конце мая было все еще слишком холодным для купания, поэтому на следующее утро мы пошли к импровизированному причалу в лагуне возле отеля в поисках лодки, чтобы покататься по озеру. Найдя владельца небольшого, на вид старого мореходного судна, мы остановились на цене 20 долларов за часовую прогулку на лодке для шестерых из нас. Когда владелец направил лодку в открытое озеро, вода превратилась из светло-зеленой в насыщенно-бирюзовую. Чем дальше мы удалялись от берега, тем драматичнее представлялся окружающий пейзаж и тем более осознанными представлялись мы, единственными людьми на этом огромном озере, которое было более 180 км в длину и 60 км в ширину. Когда мы собирались развернуться, то заметили, что лодка набирает воду. Оглядываясь вокруг в поисках чего-нибудь, что могло помочь вычерпывать воду из лодки, мы позвали капитана, которого, похоже, не слишком беспокоила утечка и то, как можно скорее вернуться в док. Не имея особых ожиданий, будь то политика или повседневная жизнь, многие граждане Кыргызстана cталкивавшиеся уже с разбитыми раковинами, протекающими лодками и нечистыми выборами, принимали это все с подходом, который граничил с фатализмом.
Перед отъездом из Чолпон-Аты мы ненадолго зашли в музей под открытым небом, где хранится более четырехсот гранитных валунов с изображениями животных и других природных символов, которых датируют первым тысячелетием до нашей эры. Пока лошадь с жеребенком бегали поблизости среди скал, мы попытались расшифровать петроглифы, разбросанные по равнине площадью 2400 соток у подножия гор. Содержащая изображения охотников и снежных барсов среди другой фауны, эта массивная коллекция, казалось бы, случайно распределенных камней до сих пор не поддавалась расшифровке, и мы покинули это место, озадаченные смыслом этих камней и их символов в жизни иссык-кульцев, народа предшествовавшего кыргызов.
Двигаясь на восток от Чолпон-Аты, мы быстро оставили позади кафе и небольшие гостевые дома, обслуживающие туристическую отрасль, и вошли в более равнинную, более зеленую местность, где сельхозугодья и традиционные кыргызские деревни доминировали над ландшафтом. Когда мы повернули на юг в конце озера, мы миновали пшеничные поля, которые простирались до самого восточного города Кыргызстана, Каракола. Первой нашей остановкой в городе стал центральный рынок, на фасаде которого висел знаменитый баннер со словами: «Президент Акаев — гарант стабильности и процветания». Перед рынком стоял большой двугорбый верблюд, покрытый ярким ковром почти во всю длину его тела с прорезями для двух выступающих горбов. Хотя двугорбый верблюд является родным для степей Средней Азии, его роль здесь была не в качестве вьючного зверя, а для привлечения внимания, как большие американские флаги, украшающие автомобильные стоянки в Соединенных Штатах. Уловка сработала, и мы остановились, чтобы совершить поход по рынку и попробовать кыргызский фаст-фуд, предлагаемый в небольших киосках вдоль улицы.
В советское время Каракол был известен как Пржевальск, по имени русского географа Средней Азии царской эпохи. В центре небольшого города находилась внушительная грандиозная русская православная церковь, собор Святой Троицы, построенный в 1895 году. После осмотра церкви, с ее большими иконами в золотых рамах, стоящими в традиционной деревянной конструкции, мы спустились по лестнице вниз, где сидела старая русская женщина, просившая милостыню. Когда мы спросили о русской общине в городе, она ответила, что молодые и способные уехали в Россию, а оставшиеся либо слишком стары, либо слишком бедны, чтобы думать об эмиграции. Отметив, что у нее есть родственники в Челябинске, городе на российском Урале, она сказала, что, если бы она могла собрать деньги на рейс, она также подумала бы об отъезде, что, возможно, было призывом к подаянию, а не реальным желанием уехать из города, в котором она провела всю свою жизнь.
Каракол также был домом для значительной общины дунган, так называли ханьских китайцев, принявших ислам. Их поразительная деревянная мечеть, расположенная всего в нескольких улицах от Свято-Троицкого собора, несла характерные архитектурные признаки китайских храмов с их широкими изгибами по углам крыши. Карнизы, выходящие далеко за пределы здания, поддерживались круглыми деревянными колоннами, которые создавали эффект лоджии вокруг всей мечети. Подобные колонны появились и в молельном зале внутри, потолок которого украшен замысловатыми деревянными узорами. Смешение исламского и китайского дизайна в мечети было напоминанием о том, что Каракол, как и сам Кыргызстан, находится на стыке двух великих мировых культур.
Двигаясь на юго-запад от Каракола, мы за 20 минут доехали до нашего поворота и направились на юг, в сторону гор от озера Иссык-Куль. Когда мы ехали вверх по ущелью, небольшая деревня и ухоженные поля уступили место семи выдающимся выступам из красного камня, которые дали поселению название Джети-Огуз, что на кыргызском означает «семь быков». Это место часто сравнивают с Садом богов в Колорадо-Спрингс, где массивное красное каменное образование, неожиданно выступающее из склона холма, представляет собой несочетаемое зрелище среди зеленых гор и полей, которые его окружают. Продолжая подниматься в гору, асфальтированная дорога превратилась в узкую неухоженную тропу, и в какой-то момент нашему мини-автобусу VW пришлось пересечь небольшой ручей, который грозил заблокировать нам подъем. Когда тропа стала ровной, мы вошли в пышную высокогорную долину — джайлоо, которое Болот описал в наших беседах в Москве два десятилетия заранее. Это была идиллическая обстановка для нашего пикника, с овцами, пасущимися на сочной траве возле юрты.
В конце ленивого дня на джайлоо мы поехали обратно с горы в санаторий Джети-Огуз, где и переночевали. Рекламируемый как курорт, санаторий предлагал радоновые ванны и геотермальные процедуры для пациентов с различными заболеваниями, а также место отдыха для тех, кто хотел избежать суеты городской жизни. Войдя в помещение, мы не могли понять, вернулись ли мы во времени назад или ступили на съемочную площадку фильма ужасов. Неулыбчивые женщины в белых халатах и высоких белых поварских шляпах шли по тускло освещенным коридорам мимо процедурных кабинетов с незнакомым медицинским оборудованием. Как и в Чолпон-Ате, бездушная застроенная среда, унаследованная от советских времен, была оскорблением природных чудес вокруг нее. Поселившись в наших спальнях, которые находились в запущенном состоянии, мы пошли на ужин, который подавали в небольшой комнате без окон. К счастью, мы съели здоровый и обильный обед на свежем воздухе; еда в санатории — неизвестное мясо и каша – былa кормежкой таких заведений, как испытание. Отсутствие телевизора и других современных развлечений в тот вечер приветствовалось, и мы провели время, играя в карты и размышляя о нашей поездке. Уйдя в свою комнату на ночь, я почувствовал, как сквозь трещины в оконном стекле дует холодный ветер — напоминание о том, что даже поздней весной воздух на высоте 2500 метров может показаться зимним.
В утреннем свете санаторий казался менее зловещим и мрачным. Выйдя на улицу, чтобы осмотреть впечатляющие пейзажи, я столкнулся с группой кыргызских ветеранов Великой Отечественной войны, одетых в темные костюмы, украшенные военными медалями. Эти ветераны, казалось, на голову ниже нынешнего поколения кыргызских мужчин, прожили месяц в санатории, где все расходы оплатило государство. Для них ежегодный оздоровительный отдых был долгожданной возможностью пообщаться с быстро уменьшающейся группой товарищей по оружию о важнейшем опыте их жизни. Не все уверенно говорили по-русски, но те, кто мог, рассказали о тяжелых условиях, в которых они оказались во время Великой Отечественной войны, как Вторую мировую войну называли в СССР. О самих боях было мало разговоров.
Как и в других постсоветских странах, правительство Кыргызстана стремилось дистанцироваться от большей части символического наследия коммунистической эпохи, но не от Великой Отечественной войны. Всего двумя неделями ранее в санатории эта группа ветеранов Кыргызстана отметила 55-ю годовщину Победы над фашизмом. Хотя у их поколения, возможно, не остается так много лет, чтобы вспоминать о славе победы, но их дети и внуки, вероятно, сохранят чувство национальной гордости за то, что советские солдаты, моряки и летчики из Киргизии помогли победить нацистов в 1940-х годах. В этом вопросе политический класс Кыргызстана был единым.
На фото: Кыргызские ветераны Великой отечественной войны, санаторий Жети-Огуз, май 2000 г.
Обратный путь в Бишкек пролегал по малоизученному южному берегу озера Иссык-Куль, где двухполосная дорога огибала береговую линию. Менее чем через час после отъезда мы проехали через село Барскоон, которое двумя годами ранее было местом громкой экологической катастрофы. 20 мая 1998 года грузовик, перевозивший цианид на золотой рудник Кумтор, перевернулся со своим грузом в нескольких км к югу от Барскоона. Два пакета гранулированного цианида весом по одной тонне разлились в реке Барскоон, которая впадает в озеро Иссык-Куль. Широко используемая в горнодобывающей промышленности для отделения золота от руды, цианид, а также другие опасные материалы регулярно доставлялись грузовиками на Кумтор, и это была первая серьезная авария на маршруте.
Были противоречивые сообщения о количестве местных жителей, пострадавших от этого розлива, но четверо сельских жителей могли умереть от употребления зараженной воды. Поскольку речка была единственным источником воды и ирригации в сообществе, местное население выразило понятную тревогу по поводу последствий для здоровья, и более тысячи человек посетили медицинские учреждения в первый месяц после розлива. Со своей стороны, голландские ученые, нанятые Всемирной организацией здравоохранения, опубликовали официальный отчет после аварии, в котором говорилось, что опасность отравления цианидом прошла в течение нескольких часов после розлива, и не было никаких остаточных воздействий на реку, озеро или окружающие поля и выращенные там культуры.[vii]
Несмотря на эти заверения, авария в Барскооне стала знаменательным событием в местной и национальной политике. Канадские владельцы Кумтора выплатили реституцию, но не в тех размерах, которые бы устроили местное население или их представителей. Политики на национальном уровне стремились использовать катастрофу для получения дополнительных уступок от Кумтора по вопросам собственности, а также для улучшения своего политического капитала, как защитников жертв недобросовестных иностранных владельцев. Периодические протесты против Кумтора вспыхивали в последующие годы, и более чем через десять лет после аварии группа оппозиционных политиков, намерившихся восстать против правительства, въехала в Барскоон верхом на лошадях и вызвала все еще бурные эмоции, связанные с розливом цианида на массовом митинге местных жителей. Барскоон стал первым из множества мест по всему Кыргызстану, названия которых стали символами событий, которые бросят вызов политическому и социальному порядку в новом тысячелетии.
___________________________________
[i] Интервью с Данияром Усеновым, 24 мая 2000, Бишкек.
[ii] Интервью с Омурбеком Текебаевым, 24 мая 2000, Бишкек; интервью с Мелисом Эшимкановым, 29 мая 2000, Бишкек.
[iii] Галуничев А. “Три черных дня августа в Бишкеке,” Слово Кыргызстана, 27 августа 1991, стр. 3.
[iv] Двое из них отказались сдавать языковой экзамен, настаивая на том, что он будет проведен несправедливо.
[v] IFES Press Release, Final Report, Monitoring of Electronic Mass Media in Kyrgyzstan during the Election Campaign (October 2–October 29, 2000). Копия находится у автора. См. также Statement of Preliminary Findings and Conclusions, OSCE/ODIHR Election Observer Observation Mission, Kyrgyz Republic-Presidential Elections, 29 October 2000 (Bishkek:, October 30, 2000).
[vi] «Мелис Эшимканов: у меня хватает мужества поздравить Акаева с победой!” Дело №, 1 ноября 2000.
[vii] R. F.M.J. Cleven and M. van Bruggen, “The Cyanide Accident in Barskoon (Kyrgyzstan),” National Institute of Public Health and the Environment [(Netherlands)], February 2000. http://rivm.openrepository.com/rivm/bitstream/10029/9591/1/609026001.pdf
