В 1990-х годах я начал преподавать курс, посвященный пяти бывшим советским «станам» — Казахстану, Кыргызстану, Таджикистану, Туркменистану и Узбекистану. Курс под названием «Неизвестная Азия: политика и общество в приграничных регионах России, Китая и Ближнего Востока» вдохновил некоторых более предприимчивых студентов и они предложили мне свозить их в этот регион. Преподавая в небольших колледжах, я хорошо знал, что многие мои самоотверженные коллеги регулярно организовывали студенческие поездки в различные части мира. Мой единственный опыт в качестве тур-гида, руководителя поездки был когда я преподавал в Боудин-колледже в 1980-х годах, и это весьма поучительная история. Сортировочная машина в распределительном центре FedEx в Мемфисе разорвала пакет с двадцатью пятью чеками от родителей, которые предназначались для туристического агентства в Колледж-Стейшн, штат Техас. На утро после нашего приезда в Ленинград из США смущенный молодой студент признался мне, что несколько часов назад был с русской проституткой. Чувствуя дискомфорт в пахе, он признался: «Кажется, я что-то подхватил», и попросил обратиться к врачу. Вряд ли такая работа в качестве рекрутера, турагента, лектора и заграничного сопровождающего стоила бесплатного проезда для нас с женой в Советский Союз.
С таким опытом я с некоторой неохотой согласился организовать учебную поездку в Кыргызстан в мае 2000 года, на этот раз только для трех студентов, которые будут следовать за мной, когда я буду проводить исследования в стране. Первой остановкой в этом туре был Лондон, где в Британском музее был проведен семинар для студентов ученым из Школы востоковедения и африканистики, который показал им проницаемость и изменчивость границ во Внутренней Азии. Окруженные высокими горами на юге и востоке, Каспийским морем на западе и, казалось бы, бескрайними степями на севере, постоянные поселения Центральной Азии были разбросаны по предгорьям и двум великим рекам региона, Сырдарьи и Амударьи. Студенты получили знания в Лондоне о взаимодействии кочевых и оседлых народов, тюркских и иранских языков и культур, долгое время находившихся в центре политического и социального развития в регионе, где империи и ханства формировались и изменялись с нечеткими границами.
Даже постепенное распространение ислама на север с восьмого века и движение на юг русской и советской цивилизаций в 19-м и 20-м веках не устранило полностью напряженность между кочевниками и оседлыми народами или тюркской и иранской культурами. Там, где эти группы находились в постоянном контакте, противоборствующие традиции часто сливались в новые культурные формы, хотя и не без сохранявшегося негодования со стороны тех, кто считал, что их образ жизни понес большую потерю. Однако никто из нас, обсуждавших эти закономерности в истории Центральной Азии в Лондоне в конце весны 2000 года, не мог предсказать, что через несколько лет вспыхнет насилие между давно оседлыми узбеками и проживающими там традиционно кочевыми кыргызами на юге Кыргызстана.
В конце нашего первого дня в Лондоне мы собрались возле нашего отеля в Блумсбери, чтобы нас забрали на ужин, когда к тротуару подъехал большой черный «Мерседес». На заднем сидении была Роза Отунбаева, которая недавно переехала из Вашингтона в Лондон, чтобы служить послом Кыргызстана при королевском дворе Сент-Джеймс. Настояв на том, чтобы я сел впереди рядом с водителем, Роза позабавила всех тем, что трое студентов забившихся на заднее сиденье, чуть не сели на колени посла. Проехав несколько километров на запад в шикарный, но доступный район, мы добрались до квартиры Розы, где ее сын и дочь, всего на несколько лет моложе студентов, встретили нас теплыми улыбками. Такое редко можно увидеть у подростков, особенно у тех, кто приветствует незнакомцев, которых привела домой их мать.
За неформальным ужином, который заказала Роза, мы поговорили о том, что студенты могут ожидать по прибытии в Кыргызстан. Страна только выходила из финансового кризиса, потрясшего основы всех посткоммунистических государств летом 1998 года. Последствия дефолта России по ее долгу и крах ее валюты произвели серьезный эффект на Кыргызстан, где правительству все труднее было обслуживать огромный внешний долг, накопленный бесрассудным расходованием средств в начале 1990-х годов. В результате президент Акаев становился все более уязвимым перед серьезным вызовом на президентских выборах, которые должны были состояться в октябре 2000 года. С февраля по декабрь 1999 года его положительный рейтинг среди элиты страны резко упал с 3,6 до 2,6 балла в пятибалльной шкале, используемой в рейтинговом опросе в Кыргызстане.
О чем Роза Отунбаева не смогла открыто говорить со студентами, так это о только что завершившихся парламентских выборах. Используя дипломатический язык, свойственный крупным международным организациям, группа наблюдателей Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (ОБСЕ) отметила, что выборы «характеризовались рядом негативных тенденций, которые в конечном итоге помешали ряду политических партий и кандидатов участвовать в выборах на справедливой и равной основе». Подробности их отчета не оставляли сомнений в том, что политические силы, близкие к президенту Акаеву, приложили усилия, чтобы помешать наиболее известным оппонентам президента получить места в парламенте, что в свою очередь позволило бы им претендовать на президентское кресло осенью. Некоторые из наиболее вопиющих нарушений процедуры голосования произошли в Таласской области, где был выдвинут второй по популярности политик страны Феликс Кулов, недавно поссорившийся с Акаевым. Как явствует из отчета ОБСЕ, на этих выборах предварительно отмеченные бюллетени были обнаружены в сейфе местной избирательной комиссии; некоторым избирателям заплатили 150 сомов (3 доллара США) за голос, в то время как других, особенно студентов, заставили показывать свои бюллетени властям перед тем, как ложить их в урну для голосования; количество открепительных удостоверений резко увеличилось во втором туре голосования; а на одном участке 647 голосов, зарегистрированных за Кулова местной избирательной комиссией, превратились в 147 голосов в протоколе региональной избирательной комиссии, подсчеты которых были использованы для определения результата. Манипулирование выборами обеспечивает режиму благоприятные результаты, но также ставит под сомнение легитимность политической системы и полномочия избранных должностных лиц. К следующему избирательному циклу в 2005 году, снижение общественного доверия к процессу голосования будет иметь драматические последствия.
Политические и экономические проблемы Кыргызстана, возможно, нарастали, но страна постепенно интегрировалась в мировую экономику. Одним из свидетельств этих связей было открытие прямых рейсов в Бишкек из Европы, что нарушило монополию Москвы на авиаперевозки в Кыргызстан. Однако не все эти новые возможности были привлекательными, особенно для человека, ответственного за студенческую группу. Стремясь воспользоваться своей непосредственной близостью к индийскому субконтиненту, «Кыргызстан эйрлайнз» начала предлагать прямые рейсы из Бирмингема, Англия, в Бишкек, а затем в Дели. Этот рейс был дешевой альтернативой для многих жителей индийского происхождения, живущих в средней Британии, но пользовался далеко не блестящей репутацией. Ярким свидетельством проблем, с которыми столкнулась авиакомпания, стал рейс, который вылетел из Бирмингема в январе 1999 года и прибыл в Дели через три дня, отстав от графика на 48 часов. После 18-часового опоздания в Бирмингеме из-за технических проблем, рейс вылетел в Омск, Россия, где была запланирована остановка для дозаправки. К сожалению, пилот приземлился на военной авиабазе вместо гражданского аэропорта, где российские войска сразу же окружили самолет. Пока пилоты и правительство Кыргызстана вели переговоры с местными российскими властями о необходимом топливе на следующие 24 часа, пассажиры находились в самолете, где туалеты перестали работать и закончилась еда. Дополнительный перечень жалоб пассажиров был длинным: сломанные сиденья и ремни безопасности; блокировка багажа у аварийных выходов; никаких спасательных жилетов под сиденьем; отсутствие демонстрации безопасности перед взлетом; и команда, которая почти не говорила по-английски. В течение нескольких месяцев слух об этом «кошмарном полете» привел к краху один из немногих прямых рейсов, соединяющих Европу и Кыргызстан.
Наш выбор авиакомпании из Англии в Кыргызстан был British Mediterranean Airways, франчайзинговой авиакомпании British Airways, которая обслуживает менее популярные направления в Африке, на Ближнем Востоке и в Центральной Азии. Сделав по пути краткую остановку в Республике Грузия, используя более старые и меньшие по размеру самолеты, чем те, которые обычно обслуживают дальние рейсы, British Mediterranean открыла маршрут Лондон-Бишкек в ответ на спрос со стороны золотодобывающей компании в Кыргызстане, а точнее крупной канадской фабрики, известной, как Кумтор. Расположенный на высоте 4200 метров в отдаленном районе к югу от озера Иссык-Куль и всего в 64 км от границы с Китаем, Кумтор был вторым по высоте золотым рудником в мире. Работа на такой высоте требовала от руководства принятия многочисленных мер предосторожности в отношении своего персонала, в том числе много профессиональных горняков и инженеров, привезенных из Канады. Как объяснил мне один канадский шахтер во время полета, работники, страдающие горной болезнью имели там доступ к барокамере с кислородом, а рабочий график длился не более двух недель, после чего канадский персонал возвращался домой или в Европу, чтобы восстановить силы перед следующей сменой.
Кумтор поддерживал экономику Кыргызстана на плаву, а British Mediterranean Airways — бизнес. Добыча на руднике началась в 1997 году, и вскоре на его долю приходилось более десяти процентов ВВП страны и 50 процентов ее экспортных поступлений. Как «золотой гусь», «Кумтор» находился в постоянных спорах с национальными политиками, особенно с представителями оппозиции, претендовавшими на большую долю акций рудника в пользу государства. Со своей стороны, официальные лица Иссык-Кульской области требовали от канадских владельцев, Камеко, нанимать больше местных жителей и увеличить расходы на социальные нужды в близлежащих общинах, хотя какая часть денег, выделяемых Камеко на эти цели, на самом деле доставалась местному населению, а не уходила в карманы местных политиков, всегда было под большим вопросом.
Вскоре после вылета из Тбилиси, столицы Грузии, мы пролетели над кавказскими горами, а затем над Каспийским морем, за которым лежали пустыни западной Центральной Азии. Взглянув на юг, мы увидели то, что осталось от Аральского моря, когда-то четвертого по величине внутреннего озера в мире. Всего за сорок лет Аральское море уменьшилось до трети от своего первоначального размера, в основном из-за чрезмерного возделывания хлопка советским правительством и плохих методов орошения. Береговая линия вокруг первоначального моря овальной формы отступила, оставив корабли выброшенными на берег, а портовые города были отделены от воды на десятки км. Пыльные бури собирали соль и пестициды, оставшиеся на расширяющемся морском дне, и разносили их по полям и селениям на сотни км от уменьшающегося озера. Воздействие на здоровье населения вокруг было пугающим: в некоторых районах уровень младенческой смертности составлял 100 младенцев на 100 000 рождений, что в четыре раза больше, чем было в этом регионе в 1950 году. Выжившие дети страдали необычно высоким уровнем респираторных заболеваний и нарушением развития, создавая кризис в общественном здравоохранении в районе, не подготовленном для решения этих проблем.
После негостеприимного и зловещего пейзажа вокруг Аральского моря вид зелени Кыргызстана был все более привлекательным, когда мы высаживались из самолета после почти 10-часового полета из Лондона. В аэропорту Бишкека нас встретила коллега, ответственная за нашу программу, Гульнара Искакова, профессор права Американского университета в Центральной Азии. Когда мы направлялись, чтобы разместить студентов в домах вокруг столицы, Гульнара сообщила нам, что мы прибыли как раз во время «профилактики». Это обьявлениe захватило студентов врасплох, ввиду того, что для них профилактика имела совсем другое значение. Они не поняли, что в Бишкеке, как и в большинстве постсоветских городов его размера, лишь одна электростанция подавала тепло и горячую воду, которые поступали по подземным трубам к радиаторам и кранам в домах и офисных зданиях. «Профилактика» означала, что три-четыре недели в конце весны местные власти отключали горячую воду, чтобы очистить и отремонтировать трубы, хотя всегда подозревали, что продолжительность простоя была установлена скорее для экономии средств. Как и другие жители города, большинство из нас использовали небольшой электрический погружной нагреватель, чтобы кипятить воду, когда это необходимо, чтобы принять душ и побриться не в холодной горной воде, которая питала краны. Единственный студент, избежавший последствий страшного периода «профилактики», жил с русской семьей в поселке деревенского типа на северной окраине города, где у более обеспеченных домовладельцев были свои котлы.
Мое жилье во время этого пребывания располагалось в гостевой спальне в квартире кыргызской семьи. Выйдя из лифта по пути в квартиру, я был удивлен, увидев запертые стальные ворота в нескольких метрах перед дверью квартиры, которые образовали заключенную в клетку прихожую. Это была респектабельная, но не роскошная квартира, и меры безопасности отражали рост количества краж со взломом в столице. Ритм повседневной жизни в доме, одном из нескольких позднесоветских среднеэтажных зданий, составлявших часть небольшого жилого комплекса, начинался на рассвете с криков на русском языке «молоко», эхом передававшийся от здания к зданию по всему большому двору. Мужчина средних лет ежедневно продавал молочные продукты сотням жителей этого и близлежащих домов. День заканчивался тем, что маленькие дети играли на ржавых тренажерах во дворе, которые еще остались с советских времен.
На следующий день после приезда мы прошли по Чуйскому проспекту до центральной площади города, площади Ала-Тоо. Ограниченная с одного конца U-образным ансамблем, с декоративными арками, украшающими два отдельных крыла и золотыми куполами на всех зданиях, площадь на противоположном конце имела квадратное строение из белого камня, имевшее вид большого мавзолея. Это был Исторический музей страны, большая часть экспонатов которого во время нашего пребывания в 2000 году была посвящена советской истории. Ни исторические артефакты, ни сопровождающие их объяснения не изменились со времени распада коммунизма, что позволило студентам проникнуть в нетронутую могилу советской истории. Лишь часть одного этажа занимали экспонаты, посвященные периоду независимости. Быстро поменяв географические названия, унаследованные с советских времен, правительство и народ Кыргызстана не спешили удалять вещественные доказательства своего советского прошлого.
После негостеприимного и зловещего пейзажа вокруг Аральского моря, вид зелени Кыргызстана был все более привлекательным, когда мы высаживались из самолета после почти 10-часового полета из Лондона. В аэропорту Бишкека нас встретила коллега, ответственная за нашу программу, Гульнара Искакова, профессор права Американского университета в Центральной Азии. Когда мы направлялись, чтобы разместить студентов в домах вокруг столицы, Гульнара сообщила нам, что мы прибыли как раз во время «профилактики». Это обьявлениe захватило студентов врасплох, ввиду того, что для них профилактика имела совсем другое значение. Они не поняли, что в Бишкеке, как и в большинстве постсоветских городов его размера, лишь одна электростанция подавала тепло и горячую воду, которые поступали по подземным трубам к радиаторам и кранам в домах и офисных зданиях. «Профилактика» означала, что три-четыре недели в конце весны местные власти отключали горячую воду, чтобы очистить и отремонтировать трубы, хотя всегда подозревали, что продолжительность простоя была установлена скорее для экономии средств. Как и другие жители города, большинство из нас использовали небольшой электрический погружной нагреватель, чтобы кипятить воду, когда это необходимо, чтобы принять душ и побриться не в холодной горной воде, которая питала краны. Единственный студент, избежавший последствий страшного периода «профилактики», жил с русской семьей в поселке деревенского типа на северной окраине города, где у более обеспеченных домовладельцев были свои котлы.
Мое жилье во время этого пребывания располагалось в гостевой спальне в квартире кыргызской семьи. Выйдя из лифта по пути в квартиру, я был удивлен, увидев запертые стальные ворота в нескольких метрах перед дверью квартиры, которые образовали заключенную в клетку прихожую. Это была респектабельная, но не роскошная квартира, и меры безопасности отражали рост количества краж со взломом в столице. Ритм повседневной жизни в доме, одном из нескольких позднесоветских среднеэтажных зданий, составлявших часть небольшого жилого комплекса, начинался на рассвете с криков на русском языке «молоко», эхом передававшийся от здания к зданию по всему большому двору. Мужчина средних лет ежедневно продавал молочные продукты сотням жителей этого и близлежащих домов. День заканчивался тем, что маленькие дети играли на ржавых тренажерах во дворе, которые еще остались с советских времен.
На следующий день после приезда мы прошли по Чуйскому проспекту до центральной площади города, площади Ала-Тоо. Ограниченная с одного конца U-образным ансамблем, с декоративными арками, украшающими два отдельных крыла и золотыми куполами на всех зданиях, площадь на противоположном конце имела квадратное строение из белого камня, имевшее вид большого мавзолея. Это был Исторический музей страны, большая часть экспонатов которого во время нашего пребывания в 2000 году была посвящена советской истории. Ни исторические артефакты, ни сопровождающие их объяснения не изменились со времени распада коммунизма, что позволило студентам проникнуть в нетронутую могилу советской истории. Лишь часть одного этажа занимали экспонаты, посвященные периоду независимости. Быстро поменяв географические названия, унаследованные с советских времен, правительство и народ Кыргызстана не спешили удалять вещественные доказательства своего советского прошлого.
На фото: Площадь Ала-Тоо, Бишкек, май 2000 г.
На фото: Памятник Ленину, Бишкек, май 2000 г.
Когда мы вышли из Исторического музея в этот необычно жаркий день в середине мая, перед нами оказалась огромная статуя Ленина. Это была культовая поза, которая украшала площади по всему Советскому Союзу, но в данном случае протянутая правая рука Ленина указывала на заснеженные горы, которые возвышались над золотыми куполами на центральной площади Бишкека. Правительство в конце концов убрало памятник Ленину три года спустя, более чем десять лет после краха коммунизма, но вместо того, чтобы выбросить его или перенести в специальный парк, посвященный реликвиям советской эпохи, как это сделали россияне в Москве, власти установили его напротив выдающегося государственного здания прямо за Историческим музеем.
В последующие годы битва за памятники на этой площади продолжилась. Вместо Ленина была изображена кыргызская версия французской Марианны, держащей тундук, со словом Эркиндик, выбитым на постаменте. Кыргызская героиня не долго наслаждалась этим. После ее установки в 2003 году критики стали утверждать, что тундук традиционно носят мужчины, а не женщины; кроме того, некоторые говорили, что образ женщины сверхестественным образом напоминал жену президента Акаева, Майрам, популярность которой падала быстрее, чем популярность ее мужа. Самый последний памятник, занимающий это символически священное место, появился в 2011 году. Это был смелый на вид Манас верхом на коне, что подтвердило утверждения некоторых о том, что лидеры Кыргызстана стремились заменить марксизм манасизмом.
Впервые мои студенты познакомились с академической жизнью в Кыргызстане в Американском университете в Центральной Азии (АУЦА), который открыл свои двери менее трех лет ранее. Финансируемый правительством США и Фондом Джорджа Сороса «Открытое общество», АУЦА занимал бывшую штаб-квартиру Коммунистической партии Киргизии, здание сталинской эпохи в самом центре Бишкека, с фризами с изображением Маркса и Энгельса в главном лекционном зале и эмблемой Киргизской республики на каменном фасаде над входом в здание. Хотя давно заброшенный интерьер здания напоминал американскую начальную школу 1950-х годов, академическая программа — учебная программа гуманитарных наук в американском стиле, преподававшаяся на английском языке — была строгой, и университет привлек самых талантливых и амбициозных выпускников средних школ.
Интеллектуальная энергия и сообразительность студентов АУЦА проявилась на хорошо посещаемом вечернем семинаре, где я представил доклад о политике идентичности независимого Кыргызстана. Студенты АУЦА включились в обсуждение без всякого призыва высказывать свои комментарии и критические замечания, что свидетельствовало о том, что их знание западной литературы по сравнительной политике сопоставимо или превосходит знания сопровождающих меня любопытных американских студентов. Студенты АУЦА, конечно, переживали посткоммунистический переходный период, о котором писали западные ученые, и поэтому эти студенты относились к литературе по демократизации и экономическому развитию с необыкновенным интересом и пониманием. Фактически, многие из двадцатилетних студентов АУЦА, присутствовавших на этом семинаре, были более проницательными аналитиками сравнительной политики, чем преподаватели университетского уровня, которым я помогал переквалифицироваться пятью годами ранее.
В исследовании, которое я представил в тот день, основное внимание уделялось напряженности в Кыргызстане, вызванной этническими и языковыми различиями между гражданами страны. Несколько студентов, сидевших за большим столом для семинаров, которые приехали с юга страны, согласились с моими общими выводами, но настаивали на том, что я не уделил достаточного внимания критическому расколу между северными и южными кыргызами. Будучи южанами, обучающимися в институте на севере, эти студенты были гораздо лучше осведомлены, чем их северные сверстники, о растущем разрыве в политической власти и экономическом развитии между двумя половинами страны, которые были разделены высокими горами и которые трудно пересечь даже в хорошую погоду. Хотя два крупных города страны — Бишкек на севере и Ош на юге — находились на расстоянии менее 400 км друг от друга по прямой, между ними не было железнодорожного сообщения, и коварный путь по дороге занимал 12 часов, проходя через длинные, узкие и плохо вентилируемые горные туннели. Живя в регионе с более низким уровнем жизни и гораздо меньшим количеством высших учебных заведений, студенты с юга, посетившие семинар, выразили недовольство текущей политикой, что вызвало возражения со стороны некоторых студентов с севера. Нарастающая напряженность в зале была в то время необычным явлением для АУЦА и Кыргызстана. В течение двух лет эта напряженность между севером и югом выйдет из тени на общественное обсуждение и начнет дестабилизировать режим Акаева.
Разрушая стереотип о южных кыргызах, как о более отсталых, чем их северные сверстники, самый заметный и внятный голос среди студентов АУЦА в тот день принадлежал Кадыру Токтогулову, приехавшему из Оша. Выпускник первого выпускного класса АУЦА, Кадыр стал пресс-секретарем президента Кыргызстана в 2011 году в возрасте 31 года, а четыре года спустя — послом своей страны в США. Кадыр представлял новое поколение кыргызов, чьи ценности, образование и жизненный опыт резко отличались от их родителей. Тем не менее, многим выпускникам АУЦА — или нового Университета Манас, поддерживаемого правительством Турции — было трудно адаптироваться к традиционным должностям в Кыргызстане, где многие навыки и ценности, привитые такими учреждениями, как АУЦА, были подозрительными. Подавляющее большинство студентов университетов посещали поддерживаемые государством учреждения, где образовательные программы были пронизаны коррупцией: студенты обычно платили администраторам за поступление, а преподавателям — за оценки. Предполагалось, что как студенты, так и преподаватели этих учебных заведений будут участвовать в предвыборных митингах, поддерживающих действующую власть и проголосуют за нее в день выборов. К сожалению, это хорошо подготовило выпускников к политике неформальных обменов и кумовства, которые преобладали в посткоммунистическом Кыргызстане. Чтобы не играть по этим правилам, которые ограничивали их продвижение или нарушали их принципы, многие из наиболее ярких и идеалистических молодых людей страны, будь то выпускники АУЦА, Кыргызского государственного университета, Кыргызско-Российского славянского университета или других высших учебных заведений, предпочли уехать из Кыргызстана, чтобы продолжить карьеру за границей.
На фото: Площадь Ала-Тоо, Бишкек, май 2000 г.
Когда мы вышли из Исторического музея в этот необычно жаркий день в середине мая, перед нами оказалась огромная статуя Ленина. Это была культовая поза, которая украшала площади по всему Советскому Союзу, но в данном случае протянутая правая рука Ленина указывала на заснеженные горы, которые возвышались над золотыми куполами на центральной площади Бишкека. Правительство в конце концов убрало памятник Ленину три года спустя, более чем десять лет после краха коммунизма, но вместо того, чтобы выбросить его или перенести в специальный парк, посвященный реликвиям советской эпохи, как это сделали россияне в Москве, власти установили его напротив выдающегося государственного здания прямо за Историческим музеем.
В последующие годы битва за памятники на этой площади продолжилась. Вместо Ленина была изображена кыргызская версия французской Марианны, держащей тундук, со словом Эркиндик, выбитым на постаменте. Кыргызская героиня не долго наслаждалась этим. После ее установки в 2003 году критики стали утверждать, что тундук традиционно носят мужчины, а не женщины; кроме того, некоторые говорили, что образ женщины сверхестественным образом напоминал жену президента Акаева, Майрам, популярность которой падала быстрее, чем популярность ее мужа. Самый последний памятник, занимающий это символически священное место, появился в 2011 году. Это был смелый на вид Манас верхом на коне, что подтвердило утверждения некоторых о том, что лидеры Кыргызстана стремились заменить марксизм манасизмом.
Впервые мои студенты познакомились с академической жизнью в Кыргызстане в Американском университете в Центральной Азии (АУЦА), который открыл свои двери менее трех лет ранее. Финансируемый правительством США и Фондом Джорджа Сороса «Открытое общество», АУЦА занимал бывшую штаб-квартиру Коммунистической партии Киргизии, здание сталинской эпохи в самом центре Бишкека, с фризами с изображением Маркса и Энгельса в главном лекционном зале и эмблемой Киргизской республики на каменном фасаде над входом в здание. Хотя давно заброшенный интерьер здания напоминал американскую начальную школу 1950-х годов, академическая программа — учебная программа гуманитарных наук в американском стиле, преподававшаяся на английском языке — была строгой, и университет привлек самых талантливых и амбициозных выпускников средних школ.
Интеллектуальная энергия и сообразительность студентов АУЦА проявилась на хорошо посещаемом вечернем семинаре, где я представил доклад о политике идентичности независимого Кыргызстана. Студенты АУЦА включились в обсуждение без всякого призыва высказывать свои комментарии и критические замечания, что свидетельствовало о том, что их знание западной литературы по сравнительной политике сопоставимо или превосходит знания сопровождающих меня любопытных американских студентов. Студенты АУЦА, конечно, переживали посткоммунистический переходный период, о котором писали западные ученые, и поэтому эти студенты относились к литературе по демократизации и экономическому развитию с необыкновенным интересом и пониманием. Фактически, многие из двадцатилетних студентов АУЦА, присутствовавших на этом семинаре, были более проницательными аналитиками сравнительной политики, чем преподаватели университетского уровня, которым я помогал переквалифицироваться пятью годами ранее.
В исследовании, которое я представил в тот день, основное внимание уделялось напряженности в Кыргызстане, вызванной этническими и языковыми различиями между гражданами страны. Несколько студентов, сидевших за большим столом для семинаров, которые приехали с юга страны, согласились с моими общими выводами, но настаивали на том, что я не уделил достаточного внимания критическому расколу между северными и южными кыргызами. Будучи южанами, обучающимися в институте на севере, эти студенты были гораздо лучше осведомлены, чем их северные сверстники, о растущем разрыве в политической власти и экономическом развитии между двумя половинами страны, которые были разделены высокими горами и которые трудно пересечь даже в хорошую погоду. Хотя два крупных города страны — Бишкек на севере и Ош на юге — находились на расстоянии менее 400 км друг от друга по прямой, между ними не было железнодорожного сообщения, и коварный путь по дороге занимал 12 часов, проходя через длинные, узкие и плохо вентилируемые горные туннели. Живя в регионе с более низким уровнем жизни и гораздо меньшим количеством высших учебных заведений, студенты с юга, посетившие семинар, выразили недовольство текущей политикой, что вызвало возражения со стороны некоторых студентов с севера. Нарастающая напряженность в зале была в то время необычным явлением для АУЦА и Кыргызстана. В течение двух лет эта напряженность между севером и югом выйдет из тени на общественное обсуждение и начнет дестабилизировать режим Акаева.
Разрушая стереотип о южных кыргызах, как о более отсталых, чем их северные сверстники, самый заметный и внятный голос среди студентов АУЦА в тот день принадлежал Кадыру Токтогулову, приехавшему из Оша. Выпускник первого выпускного класса АУЦА, Кадыр стал пресс-секретарем президента Кыргызстана в 2011 году в возрасте 31 года, а четыре года спустя — послом своей страны в США. Кадыр представлял новое поколение кыргызов, чьи ценности, образование и жизненный опыт резко отличались от их родителей. Тем не менее, многим выпускникам АУЦА — или нового Университета Манас, поддерживаемого правительством Турции — было трудно адаптироваться к традиционным должностям в Кыргызстане, где многие навыки и ценности, привитые такими учреждениями, как АУЦА, были подозрительными. Подавляющее большинство студентов университетов посещали поддерживаемые государством учреждения, где образовательные программы были пронизаны коррупцией: студенты обычно платили администраторам за поступление, а преподавателям — за оценки. Предполагалось, что как студенты, так и преподаватели этих учебных заведений будут участвовать в предвыборных митингах, поддерживающих действующую власть и проголосуют за нее в день выборов. К сожалению, это хорошо подготовило выпускников к политике неформальных обменов и кумовства, которые преобладали в посткоммунистическом Кыргызстане. Чтобы не играть по этим правилам, которые ограничивали их продвижение или нарушали их принципы, многие из наиболее ярких и идеалистических молодых людей страны, будь то выпускники АУЦА, Кыргызского государственного университета, Кыргызско-Российского славянского университета или других высших учебных заведений, предпочли уехать из Кыргызстана, чтобы продолжить карьеру за границей.
