Продолжение. Начало в №№17-28.
Бегство от партизан
Наконец мы достигли большой группы партизан, которые находились в лесу. Здесь были расставлены палатки, везде ходили люди по группам. Они не были одеты в военную форму, но обращались друг к другу по-военному «товарищ». Лошади привязаны по порядку, мясо прикрыто. Одним словом, я обратил внимание, что у них все отлично организовано. Моему командиру здесь не понравилось или же была другая причина, в любом случае, мы уехали от них и быстро двинулись на запад. В одном селе меня оставили сторожить лошадей с санями, а командир, как обычно, со своими дружками зашли в один из хороших домов. В это время я постоянно искал случая избавиться от этих «партизан», потому что видел их грязные дела, и смотреть на это было тошно. В тот день я угнал лошадь с санями, лошадь была хорошая, бежала очень быстро. Одежда на мне была теплая. Добравшись до другого села, я оставил сани с лошадью, а сам пошел пешком.
Я провел много дней и ночей в скитаниях, и однажды зашел в дом, где мне дали поесть. В это время туда зашли незнакомые партизаны. Они поверили, что я ищу партизан, и взяли меня с собой. Их командир придумал себе имя Сулико. Он был кавказец, но какой именно национальности, не знаю. Этот Сулико большей частью молчал, за него говорил денщик, который чистил его обувь. Он был евреем. Командир только ел мясо и пил водку. Эти «партизаны» были еще хуже прежних. Они ограбили ближние селения и стали отбирать мясо и продукты питания в отдаленных селах. Однажды Сулико приказал своим молодцам застрелить всех коров в селе, туши погрузить на сани и привезти в лес. Маленькая девочка умоляла не убивать их корову, плакала: «У нас кроме коровы ничего нет, не трогайте ее, пожалуйста!». Но бандиты не послушались, бабушку бедной девочки заставили стоять на снегу босиком. В ту ночь, когда возвращались назад, я отстал, повернул свою лошадь в другую сторону и ускакал от них. Бродил несколько недель с оружием в руках. Коня давно уже оставил. Ходил пешком голодный из одного села в другое, прячась и крадучись, опасаясь, что без сомнения попаду в руки или немцам, или полицаям. Либо же опять же к таким же жуликам «партизанам», от которых я сбежал.
Унижение полицаев
1943 году 23 апреля я поел у одних и заночевал там. Хозяйка дома взялась мне погадать. И вот что она мне сказала: «Сегодня вы встретитесь с «казенным домом», ваша судьба изменится, вы уедете за океан, ваш счастливый номер 58». Гадание этой женщины было верным, в эту же ночь литовские полицаи окружили дом с криками: «Выходи немедленно, иначе мы бросим гранату и взорвем дом». Женщины, которые были дома, стали просить, чтобы я вышел, потому что эти мерзавцы могли их всех взорвать и убить. Я отдал свои наручные часы женщине, которая мне гадала, револьвер спрятал в ведре с водой. У меня оставалось одно ружье, с этим ружьем в поднятой руке я вышел наружу. Один из полицаев рукояткой гранаты так сильно ударил меня по бровям, что потекла кровь. Он готовился замахнуться на меня еще раз, но в это время второй полицай защитил меня, вовремя остановив напарника. Потом они вытащили на улицу хозяина дома и стали его избивать. При этом кричали: «Ты почему не ударил его топором по голове, а позволил переночевать у себя дома?». Бедняга придумал отговорку, что испугался моего оружия, и остался живой. Нас вместе с хозяином дома посадили в телегу, крепко привязали цепями и привезли в ту тюрьму города Ошмуяна, из которой я раньше сбежал.
Немецкий офицер стал меня допрашивать. Мне пришлось изменить имя и фамилию, чтобы не узнали, что я когда-то бежал из этой тюрьмы. Я им назвался Кадыром Асановым. Под этим именем я прошел через много допросов. В камере сидели 23 человека. Рана, которую я получил при избиении, стала отекать и гноиться. В камере был парень, который раньше работал санитаром, он промыл мне брови густым чаем. Потом сказал, постарайся заплакать, твоими слезами будем промывать рану. Я ему говорю: «Если я не могу заплакать, как же я заплачу?» А санитар ответил, что я должен себя заставить плакать, несмотря на то, что не получается. Короче, он вылечил меня, обмывая рану моими слезами. В тюрьме не было возможности найти лекарство. Литовские солдаты стали нам мстить из-за того, что, как они полагали, мы пришли на их землю как оккупанты. Они выплескивали на нас всю свою злобу. Меня на допросах избивали двое молодых солдат, били то по правой щеке, то по левой. Ничего не поделаешь, если ты солдат, то должен вынести эти унижения. Когда один из них меня избивал, другой литовец стал его останавливать объясняя, что не надо меня без конца бить, потому что я простой солдат и должен был выполнять приказ. А тот со злобой говорил: «Они — сталинские бандиты» и продолжал бить. Шрам, который я получил в Белоруссии, до сих пор у меня сохранился. Вскорости меня сдали в гестапо в городе Вильно. Посадили в одиночную камеру и стали на следующий день допрашивать. На допросе литовская девушка потребовала: «Расскажи свою биографию на кыргызском языке! Я начал рассказывать автобиографию, и как только останавливался, она требовала продолжать без остановки. На третий день допрос вел немецкий генерал с русским переводчиком, снова и снова избивая меня до крови. На четвертый день меня разули, надели на мои ноги деревянные колодки и снова начали избивать. Как я оказался в тюрьме после гестапо, я совершенно не помнил. Очнувшись, увидел, что один поляк давал мне пить воду из ложки.
С этого дня одиннадцать месяцев моей жизни прошли в одиночной камере тюрьмы. Она была трехэтажная, по 26 камер на каждом этаже. Моя камера самая крайняя под номером 26. Поднимаюсь на стул и через окошечко смотрю на улицу. Любуюсь, как птицы летают на свободе, поднимают настроение. Однажды всем заключенным почему-то стали раздавать книги. Неизвестно с какой целью немцы это делали. Мне попалась повесть Чехова «Степь». Хотя я не понимал на русском ничего, но я снова и снова читал эту повесть. Вот таким образом судьба заставила меня в тюрьме сделать первые шаги в изучении русского языка. Затем в тюрьме стали прибавляться заключенные, и в одиночные камеры начали сажать по два человека. На наш этаж посадили местных патриотов поляков, которые выступали против немцев. Со мной сидел один из них по фамилии Главдин. Ему было лет под семьдесят. Каждую неделю ему приносили еду из дома, и он делился со мной, подкармливал. Я симпатизировал ему не по той причине, что он давал мне еду, а потому, что он был человечным, наши взгляды совпали и мы были солидарны во всем, также и цели у нас тоже были одинаковые. Иногда навестить отца приходил сын Главдина, тоже сидевший в этой тюрьме. Они были известными людьми, прежде работали в транспортном управлении и обслуживали население на линии между городами Вильно и Варшава.
Проходили дни. Каждый день выводили на прогулку по полтора часа. Заключенным, лишившимся своей родины, люди на улице давали немного хлеба и фруктов. О событиях с фронта рассказывали попавшие в тюрьму заключенные. Они рассказывали, что Красная Армия наступает, перешла к нападению, что положение немцев ухудшилось. И что, если Богу будет угодно, мы выйдем из этой тюрьмы. Появилась надежда, что вернемся на свою землю к своему народу. Главдин принес в тюрьму бритву. Одно из лезвий я привязывал к деревянной палочке и брился импровизированной бритвой, умывался. Нам давали вязаные полотенца, изготовленные местным населением. Мы эти полотенца распускали и сматывали нитки в клубки. Если к нам в камеру попадала хоть какая-нибудь бумажка, мы писали на ней просьбу передать нам хлеба. Затем перевязывали записку этими нитками и спускали на нижний этаж. Там к ниткам привязывали хлеб, а мы тянули его наверх и ели, разделив пополам. Конечно, это получалось не каждый день. Я собирал дырявые носки у заключенных и всю ночь их штопал, а на следующий день получал за это хлеб. Главдин удивлялся тому, как я находил хлеб. Он говорил: «Чтобы выжить, человек чего только не придумает, вот так и надо делать». Иногда некоторых заключенных ночью куда-то уводили из тюрьмы. Куда их вели? Зачем? Об этом не знала ни одна душа. Говорили, будто бы их ведут в лес и там расстреливают.
Направление на Запад
22 февраля 1944 года многих сидящих в тюрьме ночью вывели на улицу и пешком повели куда-то. «Нас ведут расстреливать», — говорили пленники и шли, уже потеряв надежду на жизнь. Со всех сторон нас окружали вооруженные немецкие солдаты и злые собаки. На железной дороге нас посадили в поезд, и мы отправились на Запад. По дороге поезд все больше заполнялся пленниками. Сесть негде. По дороге дают сухую еду, воды нет. Воду, наверное, не давали, чтобы мы не просились в туалет. Проезжая Германию, через окошко вагона мы видели Берлин. А когда поезд шел по Франции, издалека видели Париж. 4 марта мы приехали в город Брест во Франции. Нас высадили с поезда и пешком погнали по городу, который находился на берегу Атлантического океана. И там местное население, не боясь немецких солдат, начало давать нам хлеб. А солдаты тоже вели себя не так, как раньше, не препятствовали тем, кто давал хлеб, и тем, кто его получал. Нас разместили в какой-то крепости в западной части города. Затем нас накормили вкусной едой, которую мы в жизни не пробовали. Потом всех, кто знал язык, оставили в качестве переводчиков, а остальных распределили на работу. В это время немцы на полуострове строили Атлантический вал. Работа тяжелая. Трудиться заставляли по 10 часов. Но иногда можно было найти какой-нибудь повод и не выйти на работу. В такие дни мы, пленные, бродили по городу. Земля горная, поросшая кустарниками, но население живет богато, по виду людей можно сказать, что они никогда в жизни не видели зла. Питаются они мясом, молоком, хлеб не экономят.
(Продолжение следует).
