Продолжение. Начало в №№17-27.
Отовсюду появлялись слухи, что если в тюрьме станет больше пленных, то нас переведут в концлагерь. Я тогда подумывал, что лучше бы как-нибудь убежать, чем снова попасть в такое место. Но убежать отсюда было невозможно, тюрьму окружала ограда высотой около трех метров. Нужно было искать другую возможность освобождения. 12 декабря на работу вывели около ста пленников. Мы ремонтировали каменные дороги, по которой ездили немецкие танки и разрушили их. Я ходил с мыслью, что первый раз сбежал из лагеря в Вильно, а теперь надо бежать отсюда. Полицаи, которые нас пригоняли на работу, спасаясь от холода, разжигали костер и грелись у огня. Я увидел, как один из наших нес хлеб, и на мой вопрос, где он его взял, ответил, что хлеб ему дали евреи, которые тоже ремонтировали дороги. Вот тогда-то я увидел, что евреев тоже гоняли на эти работы. На их спинах на верхней одежде были наклеены желтые звезды. Я потом узнал, что это, оказывается, звезда Давида. Потихоньку-понемногу, когда охранники стали уходить, мне тоже дали хлеба и молока. Среди белого дня я сказал им, что сейчас убегу. Они мне сказали, мол, давай беги. Я у них спросил: «А вы не скажете про меня?», они ответили, что не скажут. Этот день был туманным. Я добежал до заснеженного леса, и изо всех сил пробежал около двух километров, не чувствуя, за собой погони. Таким образом, я второй раз выбрался на свободу. В маленькой речке текла вода, убегая, я упал в нее, может быть, оттого, что у меня не осталось сил, или так нечаянно случилось.
Оказывается, через несколько метров был мост. Весь промокший и дрожащий, я вылез из воды. В это время один поляк чистил снег во дворе и увидел меня. В Белоруссии были такие печки, на которых готовят кушать. Они эту печку строят, как стену, поверх которой можно лежать и греться. Меня уложили на такую печку, обогрели, дали высохнуть моей одежде и накормили. Хозяева этого дома мне сказали: «Ты не можешь здесь остаться, ведь наше село стоит прямо на дороге. Если бы ты был европейцем, мы бы тебя спрятали, а по тебе же видно, что ты другой национальности и из другой страны. Нас потом накажут. Лучше ты пойди в мусульманскую мечеть, которая находится в Польше через 60 километров отсюда. Может быть, там помогут тебе, так как ты той же религии…»
В течение долгого времени я преодолевал эти 60 километров. Наконец дошел до селения, где жили польские татары. Они меня накормили, признав сыном мусульманина, и сказали: «Ты здесь не можешь жить, мы тоже находимся на дороге. Завтра будет жума-намаз, приходи в мечеть». Когда собирались в мечеть, татарин средних лет принес ведро воды и поставил в сарай, все хорошенько помылись. В мечети было полно народу. Люди заходили в мечеть разутые, а обувь оставляли снаружи. Когда начали читать намаз, я вспомнил свое детство. Это был то ли Орозо айт, то ли Курман айт, мы, тонские, приходили в Корумду в один дом, который построил бай, и в этом доме читали намаз. Я еще мальчиком сидел сзади и слушал наставления муллы о том, что в мире все религиозные люди должны быть честными и совестливыми. И вот через много лет я опять слышу эти же слова в Польше из уст настоятеля мечети.
Татары еще раз мне подсказали, куда идти, показали дорогу. От них я узнал, что война идет где-то под Москвой. Меня переполняло желание каким-нибудь образом добраться до своей части. Польские татары сообщили мне хорошие вести, сказали добрые слова в напутствие, а дальше я опять начал скитаться. Бродить из села в село, из дома в дом, конечно, было унизительно, однако по сравнению с концлагерем, это все-таки была воля.
Самая тяжелая проблема в жизни — проблема голода. Это знает тот, кому довелось такое пережить. Иногда в некоторых домах, стоящих на окраине села, работаешь, делаешь всю домашнюю работу, например, с хозяином дома или с его сыновьями, а потом тебя еще посылают принести из леса дрова. Я был готов на все, несмотря на то, что снег был по колено, и я, обливаясь потом, зарабатывал свой хлеб тяжким трудом. От одной этой мысли я был на седьмом небе от счастья и чувствовал себя человеком. Я изо всех сил старался хорошо работать, чтобы понравиться хозяину и, чтобы он не посылал меня ночевать в холодный сарай, а разрешил ночевать в своем доме. Скитаясь и останавливаясь в селениях, я писал письма домой и просил хозяев отправить их после войны. Надеялся, что может быть, когда-нибудь хоть какое-то письмо дойдет до дома. Ведь человек надеется на лучшее. Белорусы хорошие люди. Порой, когда они видели, что я тяжело работаю, весь обливаюсь потом и совсем ослаб, некоторые белорусы жалели меня и давали легкую работу. Если я направлялся туда, где были полицаи и немцы, местные жители указывали правильную дорогу, где немцев и полицаев не было.
Вот так я пришел в село Юровщина в Западной Белоруссии. Село окружал лес, жило там, около 40 семей, каждая имела свой домашний скот — корову, лошадь, свиней и баранов. Для животных было заготовлено сено на корм. Их жизнь мне показалось очень хорошей. Жил там парень по имени Андрей, немного старше меня, у него были дети. «Мы тебя оставим в нашем селе, здесь есть люди, которые лучше меня живут, хозяйства у них покрепче. Дорога тебе предстоит длинная, так что лучше оставайся в нашем селе», — посоветовал мне Андрей. По вечерам жители этого села собирались в одном доме и вели беседы на разные темы. Они рассказывали о том, что видели и что слышали, собирали информацию. Я был среди них, знакомился с их жизнью. Там были люди, чьи сыновья служили в польской армии, а потом попали в плен к немцам. Видимо они меня пожалели, сказали: «Мы тебя оставим в селе, у нас есть скот, за которым нужно ухаживать. А народ у нас очень хороший, у многих из нас тоже есть дети, которые в плену у немцев или в России, мы их всегда вспоминаем». Так тепло они меня приняли.
Меня привели к человеку по имени Прокопий, который жил в Юровщине лучше других. Прокопий был занят своим хозяйством и не ходил на такие собрания, поскольку был хорошо осведомлен обо всем. Его брат находился в плену у немцев. У Прокопия была жена Агата. Я надолго остался у них жить и научился справляться со всеми делами, был посвящен во все их жизненные проблемы. Сестра Прокопия участвовала в войне 1916 года. Она знала нас, туркестанцев, которые во время войны рыли окопы. «Мы знакомы с вашим населением, видели похожих на тебя людей», — говорила она и смеялась. У Прокопия Сергеевича дом был большой и светлый. Мне поставили скамейку, на нее постелили матрац. Одежда моя всегда была выстиранная и чистая. Я теперь каждый день был сыт. Утром вставал очень рано. Жители выгоняли своих коров на опушку леса, а я их гоню поглубже в лес и там пасу. Так проходили дни. Война продолжалась. В Западной Белоруссии выпускали газету, в которой работали белорусы на немцев. Эту газету приносили в село и раздавали жителям. Через эту газету поступали сведения, где, на каком рубеже проходит война. Вот тогда я научился белорусским песням: «Ни хай тибе белорус». Через хозяев у меня была информация о том, где в данное время шла война, кто побеждает и кто проигрывает. Когда я пас в лесу скот, из прутьев ивы плел большие корзины и раздавал их хозяевам коров, а они взамен мне давали рубашки, ботинки. Живя у белорусов, я убедился, что белорусский народ на своем пути пережил много страданий и унижений, выдержал много мук. Среди них, хотя и не было особо читающих и образованных людей, но некоторые имели немного книг и были более развитыми. Однажды мне принесли роман Тургенева, и я познакомился с его героями. Село, где я жил, находилось рядом с городом Молодечно, и жители оттуда приносили разные вести. По вечерам на собрании они рассказывали, кто куда ходил, что узнал. Говорили, что в Молодечно много частей немецкой армии, они уходят на Запад. Я хоть и не разбирал много их слов, но они вставляли и слова на русском, тогда я понимал, о чем они говорят. Вот как закончилось мое пребывание в Юровщине. Однажды в село пришел карательный отряд немцев, Видимо, для того, чтобы напугать народ, зашли в дом к вдове и, ссылаясь на то, что она вовремя не сдала зерно, сожгли ее дом. Еще одну семью обвинили в том, что она скрывала у себя партизан, и застрелили мужа и жену. Вместе с ними убили еще и двоих русских беглецов, которые скитались по деревням.
Прошло немного времени, и в селе появились люди, называвшие себя партизанами. Двое из них меня знали, так как жили неподалеку. Один из них назначил себя командиром, а второй был раньше пастухом, пас скот в Юровщине весной и летом. Вместе с ними было еще человек пять. Они пришли ко мне специально. Ружья мне на руки не выдали, посадили в сани, и мы выехали из села, когда наступили сумерки. Хозяева дома, где я жил, дали мне теплую одежду, продукты и проводили меня. Целью партизан было двигаться ночью и дойти до Восточной Белоруссии. В долгой дороге они грабили каждого встречного. Когда запряженные лошади уставали, они их меняли на водку, а по дороге насильно отбирали чужих лошадей, запрягали их в сани и продолжали свой путь. Никто не мог сказать им даже словечко, если кто-либо заикнется, то они способны были сразу же его застрелить. Они не могли пройти мимо хороших лошадей. На мою долю досталась одна кобыла. По дороге взяли к себе таких, как я, еще человек пять. Через много дней мы добрались до одного селения в Восточной Белоруссии. Там расселились по семьям, полагая, что теперь уже нам ничто не грозило, потому что мы находились среди своего населения. Меня оставили у женщины, у которой была дочь подросток. Муж этой женщины был на войне. В доме не было мужчины, чтобы помочь по хозяйству, не было даже тележки для перевозки нужных грузов.
Я радовался, что женщина была открытая душой, добрая и человечная, несмотря на тяжелую жизнь. Я решил оставить им свою кобылу, которая стала прихрамывать. Я стал ее кормить овсом, поить водой. Мать и дочь были несказанно рады, что неожиданно для себя обзавелись кобылой. Когда прощались, женщина и девочка меня обнимали и целовали.
(Продолжение следует).
