Продолжение. Начало в №№17-26.
Побег. Избавление от плена
В плену я думал только о побеге. Потихоньку собирал дырявые мешки, всякие тряпочки. Через несколько дней я посоветовался с кыргызами, которые были среди нас, и сказал им, что если не сбежим, то умрем. Среди них был один парень, который принимал участие в финской войне, вот ему я предложил бежать вместе. Тогда другие солдаты кыргызы тоже попросились бежать с нами. Я был не согласен, потому что если нас будет много, немцы быстро заметят, и мы снова попадем в плен, либо нас убьют. Я высказал свое мнение, что умереть лучше поодиночке, иначе всех нас убьют. Все согласились с моим планом. Меж нами был парень, кыргыз из Кочкорки, он лучше меня разговаривал по-русски и служил тоже дольше, чем я, на один год. Мне он показался бойким. Вот с этим парнем в последние годы я начал связываться. Его родственник пишет в письме, что бежали из лагеря мы вместе. Оказывается, не все пленники немцев попали в советские лагеря и тюрьмы. Я до сих пор никак не могу поверить в то, что этот парень остался живым, не знаю, каким путем он выбрался из плена, и какие обстоятельства ему помогли избежать тюрьмы после войны. Его письма ко мне и мои письма ему хранятся в моих архивах. В будущем, если кто-то заинтересуется судьбой военнопленного, могут познакомиться с ними, и надеюсь, извлекут истину.
Итак, когда пошел дождь, мы накрыли колючую проволоку сверху дырявыми мешками и тряпками и выбрались из немецкого плена. Мне кажется, это был конец ноября, начало декабря. Добежав до поля, мы увидели кочаны капусты, наполовину занесенные снегом. Голод заставляет человека есть что угодно! Мы шли, иногда бежали и, не зная усталости, по дороге грызли мерзлую капусту. В темноте увидели перед собой силуэт чего-то большого. Это оказался дом. Мы постучали в окошко, нам никто не ответил. Мы еще раз постучали, тогда к окошку подошел мужчина и спросил:
— Кто вы такие?
Мы шепотом рассказали о том, что сбежали из лагеря и что очень голодны. Он спросил, сколько нас. Мы ответили, что нас двое, и уточнили, далеко ли отсюда лагерь.
— Километра полтора, наверное, будет, — сказал хозяин дома.
— Всего лишь полторы километра? – удивились мы, думая, что далеко ушли от лагеря. А, может быть, мы ходили по кругу, — неизвестно. Хозяин дома, не зажигая лампу, накормил нас хлебом и кислым молоком.
— Если зажечь лампу, охранники лагеря увидят и сразу прибегут сюда. Позади дома дорога, идите по ней прямо, там есть село. Люди в нем хорошие, может быть, они вам помогут, – сказал хозяин дома и отправил нас.
Когда начало светать, и из труб домов показался дым, мы добрались до дома, который находился на окраине села. В этом доме нас накормили, дали нам старенькую, гражданскую одежду взамен нашей истрепанной солдатской. Благодарение Богу, мы повстречались с людьми, которые помогли пленным, чем смогли.
Теперь для нас кончились муки плена и начались муки бегства. В зимние холода мы днем прятались в лесу. Мы знали, что так придется скрываться, и что для двух беглецов очень трудно, и опасно каждый раз по ночам пробираться в села, где были немцы, и спрашивать еду у незнакомых поляков и белорусов. Но, несмотря на все трудности, мы, не разлучаясь, очень долго скитались вместе. Бывали и в тех селах, где не было немцев и полицаев. Помогали крестьянам колоть дрова, выполняли любую домашнюю работу и таким образом двигались на восток. В тех хозяйствах, где мы работали, нас кормили и позволяли переночевать дома, либо в сарае. Хозяин одного дома сказал, что для двоих места мало и, наверное, пожалев меня, потому что я ослаб, оставил меня у себя дома. А мой кочкорский товарищ пошел работать в другой дом. У того бедного крестьянина, где я остался работать, пятеро или шестеро детей были в лесу. На следующий день он мне говорит:
— Здесь тебе нельзя оставаться, сейчас сюда придут немецкие солдаты и полицаи, увидят тебя и сразу поймут, что ты беглец. Они могут тебя убить.
Я убежал из этого села, добрался до следующего. Мой товарищ не пришел. Оказывается, он в это село пришел позже. Прошло несколько недель. Я переходил из одного села в другое и по дороге повстречался с немолодым крестьянином по имени Стефан. Он немного хромал на одну ногу, но, несмотря на это, был очень хозяйственным и работящим мужчиной приятной внешности. Их единственного сына отправили в ссылку в Сибирь и жили они только вдвоем с женой. Так я остался у Стефана. Каждый день нарублю дров и сложу по порядку на место, где мне покажут, ухаживаю за скотом, мелко крошу сено, кормлю и пою животных. Так проходили мои дни. Как я работаю, нравилось Стефану, но не нравилось его жене. Стефан жалел меня. По ночам, когда я спал в сарае на сеновале, он приносил теплое одеяло, чтобы я укрылся. Вслед за ним тут же заходила его жена и вырывала из его рук одеяло, говоря, что оно наберет от меня вшей. Когда дает еду, снова унижает меня и сажает у порога дома. Сами едят мясо, пьют чай, а мне дают картошку с водой. А я и этим был доволен. Понимал, что из-за проклятой жизни придется терпеть всякие унижения. Я когда-то читал в кыргызских эпосах, что плен означает унижение. И теперь представлял себе героя эпоса Эр-Тоштук, как он, попав, в подземелье, терпел голод и унижения.
Сын хозяина, наверное, был того же возраста, что и я. В 1939 году, когда Россия и фашистская Германия разделили Польшу на две части, он попал в плен в Советском Союзе и написал письмо из какой-то местности в Сибири. Когда жена Стефана меня унижала, он останавливал ее со словами:
— Ты несправедливо делаешь. Твой сын тоже в плену, в Сибири. Что бы ты сказала, если бы к твоему сыну было такое же отношение? Но жена все делала по-своему. Какая же она суровая, эта жизнь, я и здесь видел такую же. Это были дни, когда копали картошку. Несколько десятков немецких самолетов пролетели над нами. Жена Стефана посмотрела на меня и говорит:
— Эй, красноармеец, эй коммунист, эй азиат, сегодня твою Москву разрушат!
Стефан молчал. Поляки обзывали нас, называли так: коммунисты, комсомольцы, большевики и холера. Вы же знаете, что холера — название самой плохой болезни. И когда тебя так обзывают, ты чувствуешь себя человеком самого последнего сорта.
Так прошло много времени. Женщинам, к которым я нанимался, рассказывал, что я весь грязный, что не могу по ночам спать из-за вшей, которыми кишела моя одежда, и что очень сильно боюсь жены Стефана. Тогда одна полячка сказала мне:
— Ты мне из леса принеси дров, а я натоплю баню, ты искупаешься. Твою рубашку прокипячу, и ты избавишься от вшей. Так эта женщина мне помогла. Вот видите, какие разные характеры бывают у людей. В этом селе я подружился со многими, и все они меня хорошо знали. И вот однажды житель этого села сказал:
— Сынок, если ты будешь вот так ходить, кто-нибудь да выдаст тебя полицаям, поэтому лучше уходи отсюда, пока не поздно.
Я простился с сельчанами, и каждый давал мне какие-то продукты, и каждый говорил, чтобы я иногда приходил к ним переночевать. Мы простились, и они мне примерно подсказали, в каких селах нет полицаев и немцев. Была середина ноября. Я скитался из одного села в другое. До наступления темноты прятался в лесу. Однажды вышел из леса, было темно. Я услышал голоса людей, ехавших впереди на бричке. Когда они подъехали ближе, я услышал, как кто-то из них крикнул: «Стой!». Я услышал этот крик, и у меня сердце упало. Я был вынужден остановиться, так как в бричке сидели полицаи с автоматом. Они меня поймали и допрашивали. Я рассказал им, что сбежал из лагеря. Они спросили меня, почему я это сделал. Я сказал им правду, что сбежал оттуда из-за голода. Тогда полицаи поговорили отдельно, потом позвонили в комендатуру, и дальше на бричке куда-то поехали втроем — я, молодой полицай и старик.
– Куда вы меня везете? — спросил я.
– Есть такой маленький город Ошмуяна, мы везем тебя туда. Не бойся, там пленных мало, там дают еду и работу, — сказал молодой полицай.
Я подумал, что лучше зимой быть в теплой тюрьме, чем прятаться в холодных сараях. Другое дело, если сбежишь из плена весной, можешь скрываться и ночевать в кустах. Когда мы проезжали через село, я спросил у молодого полицая, можно ли мне зайти в дома сельчан и собрать хлебушек. Он согласился и велел старику остановить бричку. В течение 15 минут я обошел несколько домов и собрал приблизительно килограмм мяса и около десяти килограммов хлеба. Я взял продукты, сказал всем людям, которые дали мне еду, слова благодарности, повторял их снова и снова. Пришел назад и сел в бричку. Вечером мы добрались до городка Ошмуяна, и молодой полицай зашел в комендатуру и сам ответил на вопросы, которые задавал мне, когда меня поймал. Взял оттуда справку о том, что сдал в комендатуру пленного, и вышел.
Меня привели в тюрьму, где стены были сделаны из камня. Перед тем, как завести в камеру, они обыскали меня и проверили хлеб, который я собрал у жителей. Каждую булку разломали пополам и прокололи в разных местах, искали, не спрятано ли там что-нибудь запрещенное. В камере было десять человек, все они были пойманы во время бегства. После того, как они кончили засыпать меня вопросами, откуда я бежал и как был пойман, сокамерники стали рассуждать, как можно было бы убежать из плена. Я сожалел и раскаивался, думая, что как только услышал звук подъезжающей брички, надо было быстро бежать в лес. А потом успокаивал сам себя мыслями, зачем сейчас сожалеть и какая польза от этого. Главное — лишь бы не застрелили, а остальное увидим, что Бог даст. Так, сам себя, подбадривая, раздал всем пленным хлеб и мясо, которые принес с собой. Вечером с работы пришли еще пять человек, так в одной камере нас стало полтора десятка. По сравнению с лагерем, здесь было гораздо лучше. Неплохо кормили, дважды в неделю водили в баню. В свободное время мы играли в домино. Кто приходил с работы, приносили хлеб, мы делили его и ели. Пленных, которые оставались в камерах, выводили на прогулку каждый день по полчаса.
(Продолжение следует).
