Продолжение. Начало в №№17-25.
Немцы стреляли из пулеметов, пули задевали по моей шинели и лопате. Я не смог найти не только свой взвод, но и свой батальон. Полк свой я отыскал, но другой батальон, и мне пришлось с ним перебираться через реку Неман. Я сам хорошо не умел плавать, здесь было опасно, так как нам пришлось пересекать течение в очень бурном месте. Солдаты других батальонов перетаскивали на конях снаряды и были по колено в воде. Тогда многие переплыли. Были и такие, кому не удалось переплыть, и они утонули. Я услышал один разговор, как командир, коммунист жаловался своему батальонному командиру: «Я не умею плавать, у меня в кармане партийный билет, он намокнет». А его собеседник выматерился и сказал: «К черту твой партийный билет!..»
Услышав такие слова, я медленно пошел по берегу реки и увидел литовца, который плыл на лодке. Позвал его и попросил взять меня в лодку, но он отказался. У меня в руках было оружие, автомат ППШ с 72 патронами, я начал стрелять в разные стороны, и только тогда лодочник перевез меня на другую сторону реки.
На этом берегу я нашел свой батальон. И с ним мы шли не на восток, а убегали на северо-восток. Вот таким образом до конца августа я участвовал в войне. В те дни я не видел ни одного советского танка и ни одного советского самолета. В чем крылась причина такой беспорядочной ситуации, никто не знал. Когда мы служили в армии, нас учили атаковать врага. Трагедия Красной Армии состояла в том, что солдат не учили, как нужно правильно отступать. Поэтому, когда мы отступали назад, в такой неразберихе никто не знал, кто кем руководит, кто над кем командир, куда мы идем, с кем и как нам надо воевать. Никто не мог взять на себя ответственность и продумать тактику отступления. Никому это и в голову не пришло. Я видел тогда, сколько человек погибло под градом немецких пуль.
Так отступая, через несколько дней мы дошли до окрестностей Кёнигсберга (ныне Калининград). Несколько солдат зашли в один дом, а там хозяйка лет 30 сказала нам, двадцатилетним парням: «Вы глупцы, зачем вы воюете? Какое добро вы видели от коммунистов? Вы что воюете для их блага, что ли?» Вот так она нас ругала, даже крыла матом. Мы с этой женщиной поделились продуктами, которые удалось сберечь, разогрели себе поесть и продолжили свой путь на северо-восток. Был у нас тогда комиссар полка Луговой, он собрал нас и сказал, чтобы мы пока воевали тем оружием, которое есть у нас, так как нас не могут вооружить так, как положено на войне. Дней через 5-6 мы нашли командира нашего полка, к нему нас привел комиссар Луговой. Мы поднялись на холм, выкопали окопы и начали стрелять по немцам. А немцы ничего, не опасаясь, двигались вперед — кто верхом, кто пешком, кто на танках. Наши пулеметы не могли стрелять на большое расстояние. Я все время стрелял, но я не знаю, достигали мои выстрелы врага или нет, но не видел ни одного упавшего немца. Вот в одном этом сражении от нашего полка осталось не больше 50 человек. Командиров батальонов не было.
Командир полка прислал за мной своего адъютанта, чтобы узнать мое имя и фамилию. Я ответил: «Кожомбердиев Кудайберген – курсант курсов младших командиров батальона». Полковник мне приказал: «Товарищ Кожомбердиев, вы будете руководить батальоном, сейчас подойдут немцы, ведите всех в атаку!» Я начал всех призывать к бою с криком: «В атаку!». Солдаты выбежали из окопа с призывами: «За Сталина! За Родину вперед!». В это время, я помню, один солдат из нашего батальона, то ли татарин, то ли башкир, ему было тогда где-то под 40 лет, бежит в атаку за мной и кричит мне: «Лучше бы ты призывал: «За колхозы!». Конечно, значение его слов я понял гораздо позже. В этом сражении мы с командиром Луговым, отступая назад, забежали в лес. А немцы без опасений спокойно шли вперед – за нами. Нам дали приказ отступать. 10 человек вместе с комиссаром Луговым спрятались за кустами. Когда мы лежали в кустарнике, видели, как мимо нас проезжали на мотоциклах немецкие солдаты. Теперь мы уже не знали, что нам делать, как нам поступить, куда нам идти. У комиссара полка Лугового был чемодан, который он всегда вез рядом с собой на телеге, запряженной лошадьми. Я увидел, как комиссар из этого чемодана вытащил знамя нашего полка и ушел от нас вглубь леса, объяснив, что ему нужно сходить в туалет. Я проследил за ним, смотрел, что он делает. А он взял знамя полка, снял свою гимнастерку и обернул себя этим знаменем. Тогда я понял, что это значит. Когда я учился на армейских курсах, нам объясняли, что, если уничтожат знамя, это значит, что нет армейского полка.
Мы немного подождали комиссара, но он не пришел. Немецкие мотоциклисты проезжали мимо нас, тарахтя на своих мотоциклах. Я не знал, куда подевался командир полка, потому что видел только, как он обвязался знаменем и скрылся. Я думал тогда, что нашему полку пришел конец. А продукты питания давно уже закончились…
Адские мучения плена
Мы в поисках пищи вышли из леса и зашли в одно село. Там нас поймали фашисты, так мы попали в плен. Нас окружили солдаты в зеленой форме. Оказывается, это были испанцы из «Зеленой дивизии», потом они передали нас немцам. Немцы привели нас в какой-то сарай и затолкали туда. До вечера он заполнился пленными. По ночам нам было нечем укрыться, всю верхнюю одежду потеряли в первых же боях. Безжалостный холод, проникавший из-под кровли сарая, пронизывал до костей, вечером нас трясло от холода. Все пленные в лагере были худыми, а некоторые даже не могли ходить. Вероятно, это оттого, что все много дней голодными отступали назад, да и в лагере был острый недостаток пищи. Чтобы получить еду, рано утром вставали в очередь, держа в руках свою посуду. Из-за того, что людей много, наша очередь доходила только к обеду. С каждым днем жизнь становилась тяжелее. Людей в лагере становилось все больше и больше. Если только заикнешься о том, что не хватает еды, тебя начинают избивать. Среди нас появились люди, которые говорили на немецком языке. Они начали бить нас немецкими плетьми. Унижали нас хуже, чем немцы, но избивали нас не хуже, чем те. Одним словом, ежедневно мы слышали только матерщину и получали побои. Однажды пленных построили по 8 человек и погнали, как гонят скот, в неизвестном направлении. Каждый день нас гнали пешком по 30 километров. Раньше хотя бы каждый день давали горячую воду, а теперь не только горячую воду, но и холодную воду для питья перестали давать. Тех, кто, обессилев, не мог ходить и отставал, расстреливали на месте. Так мы шли около 10 дней, а потом оказались в Латвии.
Было очень холодно. Если бы по ночам два солдата, кыргыза, у которых сохранились шинели, не взяли бы меня к себе в середину, один Бог знает, остался бы я в живых, или нет. Нас держали в казарме, которая находилась в поле. А за пищей нас гоняли далеко, километров за пять. Потом построят нас, заставят ждать до посинения, и только потом дают утолить голод и снова гонят в казарму. Если по дороге назад на картофельном поле удавалось вырвать одну-две замерзших картофелины со стеблем, мы радовались так, будто нас осчастливили. Чтобы испечь эту картошку, по пути высматривали и подбирали щепки. Если нечаянно кто-то выйдет из строя и начнет выдергивать картошку или отщипывать дровишки, его тут же расстреливают. Да, не описать все муки плена! А сколько было таких дней, когда немецкий солдат застрелит собаку, и она, раненая, но еще живая, скулит и бежит в сторону людей, а мы тут же набрасываемся на нее! Как-то раз один из сотни пленных, набросившихся на собаку, кыргызский парень из Тона, сумел вырвать собачью ногу. Потом мы опалили эту ногу, сварили из нее суп, и несколько человек с наслаждением его пили.
Голод лишает человека чести и заставляет терять совесть. На крыше казармы сидели немецкие солдаты, однажды они кинули нам сверху хлеб. Пленники начали толкать друг друга, чтобы поймать этот хлеб. Но он не достигает твоего рта, потому что уже в воздухе его ловит чья-то рука, а другая рука вырывает этот кусок, потом третья рука, четвертая рука… от хлеба не остается даже крошки. Были моменты, когда пленные кидались за упавшим куском, торопясь съесть его вместе с грязью, но и это не получалось, так как другие вырывали его. Немцам зрелище доставляло большое удовольствие, и время от времени они вот так кидали нам хлеб, веселясь и издеваясь над нами. Когда мы были в лагере под Вильно, из-за голода и чтобы развлечься, мы устраивали соревнования вшей. Собирали вшей, которыми кишели наши рубашки, клали их на белую бумагу, отмечали центр и проводили соревнования, чья вошь быстрее доползет этой черты.
Среди пленных были и наши сородичи казахи, человек шестьдесят. Их держали отдельно от нас, кыргызов. Среди них, наверное, кто-то был грамотным. Потому что я иногда прислушивался и слышал, как кто-то из них рассказывал казахские сказки и легенды. Нас казахские сородичи не считали близкими, хотя я раньше слышал, что казахи родственны нам. Но нет, я не могу их обвинять, поскольку раз уж мы попали на войне в плен к немцам, то каждый думал о себе, искал выход, возможность выжить. Когда мы были в Вильно, в плен к немцам попали и русские генералы. Им позволяли свободно ходить по улицам, их не содержали в казармах. Я видел высокого генерала, который гулял по тротуару, на мой вопрос, кто это, получил ответ, что, оказывается, это генерал Власов, которого тоже держали в нашем лагере. Позже их куда-то перевели. Куда кого увезли? Об этом знает только один Бог. Нас вывели из казармы и привели в городок Ново-Великий. Там заперли в большом сарае, где раньше держали армейских лошадей. Несколько десятков человек держали внутри, а снаружи сарай был опутан колючей проволокой.
(Продолжение следует).
