Азамат Алтай. «Глашатай свободы и демократии»

0
8285

Продолжение. Начало в №№17-23.

Почет и уважение, оказываемые усопшему, можно оценить по тому, сколько людей собралось на его похороны. Сзади нас шли десятки людей. Значит, моя мама входила в число самых уважаемых людей в селе. Это мысль меня немного утешала. По дороге к нашему шествию присоединялись другие люди. Достигли кладбища около полудня. Многие привязали лошадей гуськом друг за другом к камышам. Кто-то забрал и мою лошадь. Усопшую принесли к могиле. Головой ее уложили в сторону Мекки, священного города мусульман. Последнее прощание. Прочитали Коран, и тело мамы передали дяде Ысаку. Около десяти минут читали погребальную молитву, а потом тело мамы поместили в могилу. По обычаю, когда усопшего кладут в могилу, самыми первыми должны бросить горсть земли в могилу родные и близкие умершего человека. Первому бросить горсть земли велели мне, а после это сделали другие родственники. Мне было видно в отверстие могилы краешек савана, в который была завернута моя мама. Мне казалось, будто она стоит среди нас. Это отверстие закрыли большим пучком жесткой степной травы. В этот момент я громко закричал и заплакал, может быть, от испуга, или оттого, что я навеки прощался с мамой. Многие старались хоть как-то успокоить меня. Не было не плачущих людей! Как говорится в народе: “Умер человек, значит, его надо скорее похоронить”. Мужчины начали быстро лопатами кидать землю, так что могила мамы быстро превратилась в большой холм. Вынутая из могилы земля теперь заняла место сверху на могиле мамы. Люди сели, скрестив и поджав ноги под себя. А мы сели на коленях. Дядя Ысак прочитал Коран. Его молитва была немного короче, чем прежняя. После того, как прозвучали последние слова, люди сели на коней. Сюда мы ехали очень медленно, а теперь все натянули поводья, чтобы быстро доехать. Не доезжая километра до села, вновь впереди едущие люди начали громко плакать и причитать.  Наш дом был полон женщин, кругом я видел много детей. Отец плакал: “ Благородная моя, добросердечная моя!”, а дяди мои, стоя рядом с отцом, причитали: “Кровинушка ты наша!” Поводья моего коня взял кто-то из односельчан и увел его. Время от времени у меня сквозь слезы вырывался крик: “Мамочка моя!”. Я совсем лишился сил. Со всех сторон раздавались шум и гам, в ушах  гудело.  Людям начали раздавать сварившееся мясо, от которого шел пар. После поминального обеда еще раз почитали Коран. Люди дали бата (благославление) и начали расходиться. Многие говорили нам слова соболезнования: «На все Божья воля, крепитесь!”  Некоторые подходили ко мне со словами: “Я тоже, как ты, еще в детстве остался сиротой, а теперь вот вырос. Ничего, и ты вырастешь и окрепнешь”.  Самыми последними уехали мои дяди. Люди, которые нас окружали в эти дни и которые разделяли наше горе, стали постепенно покидать наш дом. И когда они уходили, мной овладело острое чувство сиротства, мне казалось, что я теряю маму во второй раз. Про себя я думал: “Вот что значит остаться без мамы!”

Шли дни. Мое беспокойство, тревога, кажется, все время росли. По утрам и вечерам становилось холодно, наступила осень. Многие стали переселяться с высокогорных пастбищ, спускаться в предгорья. Заканчивалась уборка хлеба, собирали опиум. Наступило время подсчитывать результаты трудового года. Было еще неизвестно, в какой школе я буду учиться. Я закончил единственную четырехклассную школу в Корумду.  В одном классе два года подряд не оставляют. А если оставят, целый год у меня пройдет впустую. В селе Кун-Чыгыш была неполная средняя школа для колхозной молодежи. Поэтому там было общежитие, действовала столовая. Моей целью было попасть в эту школу. Но, к сожалению, меня туда не взяли из-за того, что наше село было к ней близко. Я никогда не опаздывал на уроки, исправно посещал школу. Наша счастливая жизнь без мамы стала печальной. В тот год, когда умерла мама, прибавилась такая напасть, как колхоз. Отец все время пропадал на работе в колхозе, и вся домашняя работа легла на мои плечи.  После уроков я должен был приготовить еду, накормить моих сестренок. Так проходили мои первые горькие сиротские дни.

Не передать словами, как мне это надоело! Собираю в поле солому и на ней готовлю жарму (похлебка из дробленого жареного зерна). Избалованный прежде мальчик, который ничего тяжелого не делал, теперь был обязан выполнять много разной работы.  Я тогда узнал, что это очень трудно – растирать зерно в специальной ступе. Горечь этих черных дней навсегда осталась в моем сердце и памяти, хотя прошло столько времени. К чему только отец меня не приучил! В 12 лет я научился жать, косить сено. Все это потом мне в жизни очень пригодилось, помогло стать человеком. Отец женился на женщине лет тридцати, чтобы мне было легче в домашних делах. Эта женщина, по-моему, была из Жети-Огуза или Каракола. Но, хотя отец и женился, мои домашние обязанности легче не стали. Та же зернотерка, тот же молотильный камень, та же необходимость готовить жарму. Единственное, чего я не знал, так это как доить корову. Ее доила Сонунбу жене, вторая жена отца. Я смешаю толокно с молоком и наемся. Жена отца тоже работала в колхозе. Позже они развелись из-за того, что она не заботилась о нас.

Прошло еще некоторое время.  В нашем селе жила женщина по имени Салипа эне. Раньше она была младшей женой одного богача, которого раскулачили и отправили в ссылку. После этого она жила с родственниками мужа. Бедный мой папа, чтобы облегчить нашу сиротскую жизнь, сделал предложение этой женщине: “Давай жить вместе, помоги вырастить моих детей”. Она согласилась. Когда отец женился во второй раз, моя жизнь полностью изменилась. Я избавился от всех домашних дел. Моей обязанностью было теперь ходить в школу.

После смерти мамы я не успевал делать уроки.  Да что об этом рассказывать, и без того все понятно.  Салипу эне я не смог назвать «эне» потому что она, как говорили в народе, раньше была второй женой богача и мне казалась совсем старенькой. Поэтому я называл ее чон эне, что значит бабушка, хотя она была совсем молодая. Отец начал строить глинобитный дом, это было 1936 году. В начале улицы жило потомство Турумтая, второй был дом Байзака, а третий дом, кажется, был наш, четвертый — Муканбета. Вот так мы и жили, построив дома рядом. Когда мы с отцом строили дом, он посадил возле арыка семь или восемь тополей, он вообще любил сажать деревья.  На выделенной нам земле мы развели огород, вырастили картошку, морковь. Отец еще посадил табак. Через наш двор протекал арык, и мы арычной водой поливали все посадки.

В 1995 году, приехав на празднование 1000-летия Манаса, я увидел тополя, которые мы сами посадили. Я обнимал эти тополя, они доставляли мне и радость, и печаль. Сколько бы человек ни думал, что бы ни делал, но от своей судьбы никуда не сможет уйти. Судьба меня куда только не закидывала!  Мой отец был тружеником, не боялся никакой работы. Когда зимой соседи сидели дома и мерзли, потому что нечем было топить, у нас всегда было тепло. Отец заранее собирал кизяк и щепки. Долгими, зимними днями затопим печь, в доме у нас тепло, и сидим втроем: Салима эне, я и папа. Время от времени к нам приходила сестренка Гулшара. Еще одну мою сестренку Каргадай, родившуюся в 1930 году, взяла на воспитание тетя Турдукан, и она не испытала такой трудной жизни, как наша. Тетя Турдукан вырастила ее в полном достатке. В 1940 году, перед тем, как я должен был идти в армию, мою сестренку Каргадай привезли к нам, чтобы она могла учиться, так как тетя Турдукан с мужем далеко от их села занимались коневодством. Одним словом, постепенно наша семья собиралась…

Отрочество

1936 год. Я учусь в школе. Был у нас учитель по фамилии Сагынтаев, кажется, он тоже из Тонского района. Так вот, однажды он собрал нас, пятерых ребят, которые закончили шестой класс, и повез нас в зоологический, может быть, в зоотехнический техникум, находившийся в Тюпе. Он сказал: «Эта школа, где вы учитесь, никакому ремеслу вас не научит. Наш народ всю жизнь занимался скотоводством, нам больше всего нужны ветеринары и зоотехники». Меня приняли в техникум без экзаменов, так как в том году я учился только на «отлично». Один из мальчиков снова уехал к себе в Тон. А мы, четверо, стали учиться на первом курсе. Из дома время от времени приходили весточки.  Я узнал, что отцу опять тяжело стало заниматься хозяйством, так как тетя Сонунбу —  та, которая взялась растить мою маленькую сестренку, тоже вышла на работу в колхоз.  Мне стало известно, что сестренка Гулшара опять страдает от сиротства. В 1937-ом году я окончил первый курс техникума и приехал назад в Тон, чтобы помочь отцу. После приезда я заботился о сестренке и продолжал учебу в школе. В то время она уже стала средней школой и носила имя Максима Горького. Я пошел в девятый класс. Помню, в тридцатых годах, когда я был вместе с родителями на летнем пастбище, у соседей переписывал только что изданные первые кыргызские книги и вечерами читал их вслух.  В то время в Тон книги привозили редко, купить не купишь. Я читал книги «Курманбек», «Жаныш-Байыш», и когда доходил до печальных мест, все бабушки и дедушки плакали.

Когда учился в Тюпе, я вступил в ряды комсомола. Мои комсомольские документы переслали в Тон.  В районе я просил работу, чтобы хоть немножко помочь отцу, Салипе эне. В то время в Токмаке открылись шестимесячные комсомольские курсы по руководству пионерскими отделами, там собиралась молодежь со всего Кыргызстана. На эти курсы от Тонского района направили меня. Там нас учили тому, как следует руководить школьниками, как их воспитывать. На этих курсах я познакомился с молодежью, приехавшей на учебу из отдаленных районов севера и юга Кыргызстана. Мне было интересно узнать, где и как люди живут, их быт, нравы и обычаи.
После окончания курсов я начал работать в отделе пионеров Тонского райкома комсомола. Тогда райком комсомола и райком партии находились в одном здании. Так как у меня был красивый почерк, меня дополнительно приняли на работу еще и в райком партии в качестве писаря. Я должен был писать секретные документы. Железную дверь секретной комнаты открывал и закрывал лишь первый секретарь райкома. Когда я учился в 6 классе, со мной за одной партой сидел Сабыр Калканов. А теперь уже статьи Сабыра начали появляться в газетах «Пионер Кыргызстана», «Ленинчил жаш». Соперничая с Сабыром, я тоже начал писать статьи, полагая, что у меня получается не хуже.  В 1936 году мою статью под названием «О книгах нет информации» напечатали в газете «Кызыл Кыргызстан». Таким образом, я стал интересоваться прессой.

В эти годы у нас был председателем сельского совета молодой человек по фамилии Кучубаев. Свою жену Марию с тремя детьми он выгнал из дома и бросил на произвол судьбы. Мы с Сабыром начали про него писать фельетон. Первые строчки придумал я: «Боль Кучубая, и как он любил в молодости Марию», следующие строки сочинил Сабыр, так мы и чередовались. Когда в печати появился этот фельетон, на родственников Кучубая стало оказываться давление со стороны судов, властей.

Они пришли к отцу с требованием: «Запрети своему сыну писать, пусть он не пишет про нашу семью». Но мы писали всю правду, не боялись раскрыть нечестные поступки этого бессовестного человека…

(Продолжение следует).

ОСТАВЬТЕ ОТВЕТ

Пожалуйста, введите ваш комментарий!
пожалуйста, введите ваше имя здесь

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте, как обрабатываются ваши данные комментариев.