Продолжение. Начало в №№ 17-22.
Хотя сам ты это мясо не ешь, только глядишь и чувствуешь себя сытым оттого, что его много. Когда дают голову барашка, то сначала всем сидящим рассказывают кто ты такой и какой работой понравился, хвалят тебя и в знак награды вручают голову барашка. Каким образом передо мной собралось очень много мяса, я не знаю. Быстро у меня собралось 12 голов барашков и одна подвздошная кость. Все это завязали в платки, сложили в курджуны и вознесли благодарность Богу. Помыли руки. Пока мы собрались в дорогу, наступил полдень. Подошли к лошадям, связанным поводьями друг с другом. Головы барашков и мясо, которые были в курджуне, несли отец и его друг. Они закинули курджун на спину лошади. В общем шуме трудно разобрать прощальные слова, которыми благодарили провожающих. Сколько рек перешли, сколько холмов переехали, возвращаясь домой! В тот день и еще долго у людей разговоры были только о празднике.
Траурный день
Весна 1932 года. Мы перегоняли дойных овец на летнее пастбище поблизости от села, в котором жила сестра отца Турдукан. А наше село было с другой стороны обширного летнего пастбища. Наш скот, доставшийся от колхоза, пасся вместе с домашними животными наших сватов. Доим овцематок, вместе ухаживаем за другими животными. Я помогаю заботиться о баранах, заменяю кого-либо из отсутствующих. Когда приходит время доить овец, я привязываю своих ягнят, спаривая их по двое веревкой друг с другом за шею. Отец наш на колхозной работе. Приходит иногда, возьмет продуктов и снова уходит. Бедная моя мать очень хотела перекочевать в свое село, поближе к родственникам. Она постоянно просила об этом отца. Видимо, отец не согласился на это предложение, и все осталось по-прежнему. Наступил август. Через месяц я должен пойти в школу. В это время мы обязательно возвращаемся в свое село. Мать, помня об этом, внешне успокоилась. Но по ней было видно, что она чем-то озабочена, чего-то боится и внутри себя переживает из-за того, что не сложилось так, как ей хотелось. Я слышал, как мама несколько раз жаловалась отцу: «Этот ребенок не такой как другие, мне кажется, что он меня достанет», — говорила она. Отец на жалобу матери отвечал грубым криком. Она, тяжело вздохнув, не настаивала больше, молчала. Но неожиданно в отце произошли какие-то перемены, он согласился на мамино предложение. Как получилось, что мой отец, упрямый и жесткий человек, вдруг изменил свое мнение, для меня осталось загадкой, которую я так и не смог разгадать всю жизнь.
В общем, мы решили перекочевать в село, где жили мамины родственники. Две ночи нам пришлось провести в дороге, пока наконец мы достигли цели. В эти дни мама чувствовала себя самой счастливой на свете. Понемногу она перестала делать работу по хозяйству, и все хлопоты легли на мои плечи. Когда сил моих не хватало, на помощь приходили соседские женщины. Одна за другой они заходили в дом и справлялись о здоровье мамы. А мама была всем довольна, в ее глазах светилась радость. Отец, как всегда, уходил на работу. А когда был свободен, забегал домой. В каждый свой приход он готовил необходимые на зиму запасы. Как-то мы собрали всех соседских домашних животных, которых используют в качестве транспортных средств, и приготовились пойти за дровами. Навьючили на волов еловые ветви, пришли домой. У мамы начались схватки. Бедняжка мучилась и не находила себе места, вся покрылась потом. Это оставляло тяжелое впечатление. Чтобы не видеть, как мучается мама, я уходил к животным, но и там не мог спокойно сидеть, снова возвращался в дом. Видя, как мучается мама, отец встревожился и сам стал испытывать страдания. С утра до вечера мы не вспоминали о еде. Мама молилась и металась, не выходя из дома. Около нее сидели несколько бабок знахарок. И вот мы услышали, что мама после всех мучений родила дочку.
Мы были рады этому событию несказанно. Отец постоянно повторял: «Есть Баабедин!» (Это имя покровителя.) Зарезали барана и сделали жентек, угощение по случаю рождения ребенка, раздали его гостям. Открыли топленое масло, которое мама давно собирала на жентек. Чуточку топленого масла положили в рот новорожденной. Собрались все родственники, которые были в селе. Отец был переполнен радостью. Я тоже получил свою долю внимания: отец меня назвал Акжолтоем (приносящим счастье).
Ах, какая досада! Как мы ни радовались, бедняжка моя мать не могла выздороветь. Не вставала, лежала в постели, не в силах даже поднять голову. Иногда теряла память. В доме появилось много знахарей, определяющих болезнь по пульсу. Начали они каждый по-своему объяснять мамину болезнь. И без этих знахарей маме было тяжело, а они вместо помощи только навредили. Мама была в тяжелом состоянии, она требовала позвать к себе знахаря, к которому она раньше обращалась и которому доверяла. К сожалению, знахарь, который так нужен был нам в этот момент, находился далеко от села, и за ним отправили человека. Пока его нашли, безжалостная смерть забрала мою любимую маму. Врачей в то время в нашем селе не было.
Прошло 7 дней после рождения ребенка. Я делал какую-то работу во дворе. И вдруг из дома стали выносить посуду, постель и одеяло. У меня сердце дрогнуло. Я увидел слезы на глазах отца и начал громко плакать. Откуда не возьмись, у меня в руках очутился посох. Стою перед домом и горько плачу. Вскоре со всех сторон быстро стали подходить люди, с громким плачем они собирались возле дома. Кто-то из них повторял: «Пошлите весточку ее родне». Так и сделали, отправили известие моим дядям по маминой линии, жившим за 50 километров от нас. Они приехали верхом на лошадях только на второй день. К моим рыданиям по маме присоединился и печальный плач ее братьев: «Бир боорум!» (Кровиночка ты наша!) Все плакали, и мужчины, и женщины. У меня все горело внутри – наверное, оттого, что мама умерла и что было пролито так много слез. Этот день до сих пор стоит в моей памяти. Мне не показали умершую маму.
Новорожденной девочке через два дня после рождения дали имя родственники, которые в 1916 году участвовали в восстании против русского царя. Сами они бежали в Китай, там пережили много трудностей. И вот в Китае в один из таких тяжелых дней им не дала умереть от голода и холода кыргызская семья, жившая на китайской земле. В этой семье была дочь по имени Гулшара. В честь нее и дали имя новорожденной — Гулшара. Маленькая сестренка с каждым днем понемножку росла, хотя и не кормилась материнской грудью. У отца был младший брат Муканбет, у которого жена незадолго до нашей беды родила ребенка, но он умер. Вот у этой нашей тети молоко еще не пропало, они согласились взять Гулшару к себе, чтобы кормить грудью. Нас было в семье 8 детей.
Я пошел в школу в 1928 году. На следующий год одна из моих сестренок — то ли Бейшекан, то ли Дүйшөкан, не помню точно которая из двух, вслед за мной пошла учиться. А уже в 1930 году мы ходили в школу втроем. Еще при жизни мамы Кантике на лице у нее осталось после болезни небольшое красное пятно. Ростом мама была с отца, волосы у нее были длинные и черные. И вот за какой-то год все мои пять сестренок умерли одна за другой. Всех унесла болезнь под названием “кызылча”, корь. Не было в то время врачей, только знахари из народа приходили и лечили всякими заговорами и заклинаниями. Бедняжки девочки не перенесли болезнь, умерли, а я выдержал и остался живой. Одна из пяти моих сестренок была на воспитании у любимой папиной сестры Турдукан. Она тоже умерла в тот год, как и другие сестры. За этот год поседели у мамы черные волосы…
Вновь и вновь я вспоминаю траурные дни. Хотя мама не поддавалась старости, видимо, печаль и заботы одолели ее. А тут еще последние тяжелые роды. В нашем селе был человек по имени Жунушбай, ровесник папы. Он всегда шутил: “Эй, Кожоке, богаче, чем ты человека не найти, смотри какие у тебя девочки красивые, одна краше другой”. И вот этих красавиц девочек не стало… На поминках мамы зарезали корову. Прочитали молитву перед погребением. Всю ночь два муллы перед умершей мамой читали молитву. Мы время от времени носили им кушать. У меня в руках был посох. Меня поддерживал самый младший мой дядя Чойтоной. Мы не спали, а люди все время приходили в наш дом, говорили слова соболезнования, давали советы. В такие моменты мама стояла перед глазами, как живая, и мысли, что я остался сиротой, заставляли меня плакать. Обнимаю дядю Ысака и горько плачу, и он тоже горько плачет, разлучившись с любимой сестрой. Видя нас, другие люди тоже не могут сдержать слез. А те, у кого нет детей, подходят и говорят: ”Когда мы умрем, кто нас будет вот так оплакивать?”
Смерть мамы была для нашей семьи особенно тяжелым горем, хотя до этого умерли наши девочки. Если возможно было бы оживить человека, оплакивая его, то бедняжка моя мама попросила бы оживить своих девочек. Но это невозможно. Девочки, умершие раньше времени, забрали у мамы жизненные силы. Может быть, эти страдания и привели маму на дорогу, по которой ушли ее дочери, и по которой нельзя вернуться назад. В ту комнату, где лежала покойница, посреди ночи завели еще одного муллу. Они хором читали молитву вслух. Мой дядя Ысак был знаменитым муллой, но его не пустили читать молитву, так как молитва от близкого человека не действует. Молитвы же, которые без передышки и без устали читали муллы, произвели на меня какое-то особое впечатление. Когда один из них подошел ко мне, я спросил у него, почему они без конца читают молитвы, но не устают. Он ответил мне так: ”Сынок,весь этот мир: все живое, воду, землю, горы — сотворил нам Всевышний. Кто будет твердо верить в Бога, Бог возьмет все терпение и неутомимость на себя».
Эти слова вдохновили меня, укрепили мои чувства и веру в Бога. Ко мне тогда пришла мысль стать муллой, быть неутомимым и достичь благодарности, как они. Рассвело. Собрались все мужчины со стороны родственников. Старейшины и знающие сельчане начали совещаться. Они решили, где похоронить мою маму, и отправили людей копать могилу. Это место находилось на очень большом расстоянии. Называлось оно Корумду, где мы когда-то давно жили, там было кладбище с крепкой глинобитной оградой. Кого только ни приняли в свои объятия эти несколько километров черной земли, каких только оградок там не было! Вот на этом кладбище мы и собирались похоронить мою маму. Многие мужчины ехали туда верхом на конях, другие добирались пешком. Дорога шла по склону горы. Мамин прах решили везли на нашем вороном коне, которого мы сами вырастили из маленького жеребенка. Сначала на коня посадили меня, сказав, что я легко сижу на нем, укрепили доску, на которую уложили мамино тело, и сказали, чтобы я держал доску. Наш гнедой конь шел медленно, как будто говорил: “Выполню я свой долг, никому свою тайну не раскрою.”
Когда везут усопшего, никто впереди не должен ехать или идти. Это старинный обычай. Самые близкие идут сзади и горюют. Дорога никак не кончается, хотя и выехали очень рано. Как говорится в народе:”Как почитают хорошего человека, узнают, когда он умрет.”
(Продолжение следует).
