(Продолжение, начало в № 1-5, 7-23)
Глава V
ВОССТАНИЕ 1916 ГОДА: ВТОРОЙ ЭТАП
A. Восстание киргизов и казахов
1. Объявление о высочайшем повелении
Обстоятельства, сопутствующие объявлению о мобилизации рабочих среди киргизов и казахов и их последующая реакция были почти такими же, как и среди сартского населения, хотя их сопротивлению потребовалось значительно больше времени, чтобы вылиться в определенную форму. Как и в случае с сартами, среди них не проводилось никакой предварительной работы для смягчения удара или представления в патриотическом свете тех жертв, которые они должны были совершить для нужд фронта. Высшие должностные лица страны признавали то, что ими не были проделаны предварительные шаги. Таким образом, в июле 1916 года наместник царя на Кавказе, великий князь Николай Николаевич, стремился привнести изменения в приказы о воинской повинности применительно к стране, порученной ему, на том основании, что «любые меры, затрагивающие мусульманское население, требуют для их выполнения ряд предварительных мер, которые, в свою очередь, требуют значительно много времени.» 31 июля Куропаткин писал в своем дневнике:
«Штюрмер [премьер-министр] и Шуваев [военный министр] сделали все возможное для того, чтобы вызвать возмущение среди населения. Указ о мобилизации туземцев на работы был дан Штюрмером без предварительного опроса местных чиновников и без учета их мнений относительно сроков и мер по выполнению указа о призыве туземцев на работы».
Одно остроумное выражение, которое циркулировало среди санкт-петербургского общества до Первой мировой войны, гласило, что «у русских есть отделы, но нет правительства». Первые попытки выполнения Указа о мобилизации рабочих указывают на то, что в этом тонком замечании было много правды. Успешное выполнение Указа базировалось на координации действий военного министерства и министерства внутренних дел. Однако подобной координации не было. На следующий день после оглашения высочайшего повеления министр внутренних дел телеграфировал губернаторам соответствующих областей, что они должны приступить к мобилизации первого контингента среди казахов и киргизов в возрасте от 18 до 26 лет в кратчайшие сроки.
На местах царил полный бардак, о степени которого можно судить на примере Соколовского, Астраханского губернатора. В соответствии с указаниями министра внутренних дел, Соколовский задействовал все имеющиеся в его распоряжении силы и средства для того, чтобы обеспечить первый контингент из местных жителей к 10-му июля. Однако после получения телеграммы от министерства внутренних дел, в котором говорилось о том, что военное ведомство серьезно затрудняет транспортировку местных рабочих, он был вынужден отменить этот призыв.
Соколовский затем связался с сотрудниками военного округа Казани. 23 июля он получил от военного руководителя Астраханского уезда заявление, что он может ежедневно принимать по 1000 местных жителей, начиная с 5 августа. Соколовский вслед за этим дал команду приступить к мобилизации рабочих во второй раз, но 26 июля глава уезда ему сказал отложить приемку рабочих, пока не будет получен план транспортировки от военного ведомства. «Таким образом, за короткое время я был вынужден дважды объявлять и дважды отменять приказ о мобилизации», — заявил Соколовский. Соколовский считал подобную ситуацию очень вредной для всех сторон. Местные жители должны были проделать целых 300 верст для того, чтобы добраться до пунктов сбора, а затем возвращаться домой, чтобы ожидать следующий призыв, что влекло бессмысленные экономические потери. Кроме того, это могло быть истолковано как проявление слабости и нерешительности российского правительства и таким образом давало возможность подстрекателям вызывать возмущения среди коренных народов.
Также как и у сартов, Указ о мобилизации стал рычагом для массовых вымогательств и злоупотреблений служебным положением со стороны местной администрации. Для того, чтобы коренные жители не попадали в списки, с них драли взятки. Волостные управители использовали Указ для сведения счетов со своими партийными врагами, включая всех несогласных с ними в возрастной группе от 19 до 31 лет, первом контингенте. Или же они могли быть осуждены за противодействие правительству и предстать перед российскими властями. Богатые киргизы при составлении списков приписывали возрасты своим сыновьям, также были случаи 20-летних биев или местных судей [эти чиновники освобождались от воинской повинности], тогда как по закону, они не должны были быть моложе 25 лет. Сталкиваясь с несправедливостью, население часто собственноручно «восстанавливало» ее в виде изъятия списков от волостных управителей, что имело место в Тургайской, Уральской, Акмолинской, Семипалатинской и Семиреченской областях. Другие местные власти, опасаясь вспышек насилия со стороны киргизской молодежи, бежали в российские центры, такие как Уральск и Илек, и там составляли свои списки при чрезвычайных обстоятельствах.
Также как и среди сартов, распространялись такие же нелепые слухи относительно реального назначения мобилизации. Неграмотным переводчикам приходилось переводить выражения, которые они никогда прежде не слышали, такие как “реквизиция”, “оборонительные сооружения в театре военных действий”, “военные коммуникации”, переводили настолько неверно и искаженно, что складывалось впечатление, что киргизов и казахов забирали в качестве солдат непосредственно на фронт без военной подготовки. Или же там, где считали, что их берут в качестве рабочих, то там ходили утверждения, что они будут рыть окопы между стреляющими друг в друга немцами и русскими. В Семиречье русские крестьяне говорили киргизам, что их отправляют на фронт умирать, и что тогда крестьяне захватят их земли. Сам термин “реквизиция”, используемый в официальных документах в связи с воинской повинностью рабочих, задевал чувства коренных жителей.
Если Указ о мобилизации застал сартов в разгар сбора хлопкового урожая, то многих киргизов и казахов, особенно казахов, в разгар сельскохозяйственных работ. В северных уездах степных областей казахи жили вперемешку с русскими на фермах, не отличаясь от русских крестьян и рабочих, в которых была необходимость для ведения их крестьянских хозяйств. В уездах Аральска, Актюбинска, Павлодара, Семипалатинска, Барнаула, Усть-Каменогорска и Зайска киргизы и казахи были единственной остававшейся рабочей силой, поскольку русские крестьяне находились на фронте. Указ пришелся в разгар сенокоса и в канун урожая зерна.
В некоторых окрестностях считали, что призыв относился к добровольцам, поскольку людям говорили, что они уже заплатили различные многочисленные налоги и отчисления с момента начала войны вместо воинской службы. Другие полагали, что призыв к воинской повинности полностью исходит от местных властей для того, чтобы выслужиться перед центральным правительством, принудив киргизов стать добровольцами. Киргизы обосновывали это убеждение тем, что глава Пржевальского уезда требовал в 1915 году, чтобы были добровольцы — киргизы для службы в действующей армии.
Движение протеста киргизов и казахов против злоупотреблений служебным положением их волостными чиновниками послужило первому появлению поколения казачьих отрядов. Бремя их пропитания было возложено на местных жителей-туземцев. Официальный отчет о неформальной встрече степных народов от 7 августа 1916 года характеризует результаты этого вторжения следующим образом:
«Появление в степи казачьих отрядов навеял ужас на мирное население большой области. Киргизы (т.е. казахи), до того времени мирно ожидавшие призыва подчиненных рабочих, заволновались: они стали покидать места, оставляя все свое имущество, продавая земли за гроши, они уходили на юг. Молодежь покинула аулы, ушла в степь, и где они находятся неизвестно. Везде киргизы оставляли дозревающее зерно; скошенное сено оставалось в кипах, прогнивая и уносимое ветром. С момента объявления о мобилизации никто не занимается вопросами сельского хозяйства, экономике нанесен непоправимый удар. В Уржавской волости Лепсинского уезда Семиреченской области никто не ведает где киргизы, где обрабатывается зерно или заготавливается сено для рогатого скота».
В то время как призыв к воинской повинности, в какой бы то ни было форме, был полной неожиданностью для сартов, то для кочевников, в особенности для казахов, данный вопрос витал в воздухе в течении некоторого времени. М.Тынышпаев, влиятельный казах среди местной интеллигенции, рассказывает, как Чаев, директор по военным строительным работам, подходил к нему в сентябре 1915 года, чтобы узнать его мнение относительно проекта по призыву казахов в качестве солдат. Тынышпаев выразил свое мнение и написал о проекте редактору газеты «Казак».
В декабре 1915 года данный проект обсуждался в прессе. На 24 января 1916 года газета «Казак» (за номером 166) отразила мнения некоторых влиятельных киргизов (казахов) относительно вопроса о возможности возложения воинской повинности на киргизов; вопрос о желании или нежелании служить в армии не рассматривался вообще; всех интересовало, каким образом киргизы бы служили — в инфантерии или в кавалерии; вопрос прорабатывался на страницах газеты «Казак» в выпусках 166, 168, 177, 179, 184 — последний был от 9 июня … В целом, статьи упомянутых выпусков можно резюмировать следующим образом: 1) большинство киргизов (включая меня) предпочитает службу в кавалерии, меньшинство — за службу в пехоте 2) предполагается, что в связи с отсутствием свидетельств о рождении среди киргизов, призыв к военной службе в ближайшем будущем будет сопряжен со многими трудностями.
(Продолжение следует).
