(Продолжение, начало в № 1-5, 7-22)
Часть этих военных сил предназначалась для охраны железной дороги, небольшой гарнизон остался в Джизаке, а остальные силы был разделены на 5 подвижных отрядов, в задачу которых ставилось разгонять и наказывать мятежников. Последние были бессильны против таких сил, хотя и оказывалось некоторое сопротивление в дальнейшем и была предпринята попытка разорвать железнодорожные линии. Русские отвоевали обратно русские поселения Заамин вблизи железнодорожных линий, которые были взяты повстанцами. 16 июля началось восстановление железнодорожных и телеграфных линий по всему уезду и с этой даты возобновилась связь между Ташкентом и Джизаком. Сторонники различных лидеров из числа местных жителей постепенно начали возвращаться в деревню. Некоторые бежали в горы, но их преследовали и они были вынуждены подчиниться отправленным против них трем казачьим отрядам. Другие пытались прорваться в Бухару и Афганистан. Абдурахман Абдужабаров сдался, Назир Ходжа был захвачен в степи после того, казахи отказались от участия в восстании, в то же время Турадбекову удалось скрыться. К 26 или 27 июля восстание было подавлено, и туземцы согласились предоставлять рабочих.
Целью карательного подразделения под командованием полковника Иванова было не только усмирить туземцев, но преподнести им урок, который бы они не скоро забыли. Один из оставшихся в живых усмиренных рассказывает: «Иванов (впоследствии ставший военным министром при Колчаке в Сибири в 1918 году) дал приказ стрелять, сжечь, конфисковать предметы домашнего обихода и сельскохозяйственные орудия. Отряды пошли в кишлаки, сжигали товары, стреляли во всех на своем пути, насиловали женщин и совершали другие зверства. В кишлаках они сжигали сельскохозяйственные культуры, а готовое зерно отбирали. Население бежало в город, в степь, оставив свою собственность. Начался голод. Женщины бежали, оставив детей. Беженцы голодали в далеких степях и в городах».
К тому же были созданы полевые суды, которые рассматривали дела многих арестованных в групповом порядке.
Наконец, 20 августа в Джизак прибыл генерал Куропаткин. Посетив могилы павших российских чиновников он собрал влиятельных лиц из числа местных уроженцев и сказал им: «Было бы лучше повесить всех вас, но мы позволим вам жить так, чтобы вы стали примером для предупреждения других. Место, где был убит полковник Рукин, должно быть расчищено в радиусе 5 верст. Оно будет принадлежать правительству. Люди, населяющие эту территорию, будут немедленно высланы». (Тени умерших Андижана!)
В дополнение к уже упомянутым выше русским, повстанцы убили пристава Заамина-Соболева, жителей русского поселения Заамина, членов Лесной службы, и статистиков Министерства сельского хозяйства. Всего потери русских составили 83 убитыми, 20 ранеными. Семьдесят русских находились в плену, в основном женщины и дети, большинство женщин были изнасилованы. Материальный ущерб русским был оценен в 1 млн. рублей, хотя Куропаткин считал, что это цифра, возможно, преувеличена.
Одним из самых значимых действий повстанцев в Джизаке, что указывало на мощность движения, было уничтожение железной дороги: ни в Фергане, ни в Самарканде железная дорога не уничтожалась. В связи с убогим состоянием дорог в Туркестане, их разрушение имело решающее значение для успеха любого восстания. Русские полностью зависели от железной дороги для быстрой переправы войск из одной точки в другую. Если бы железная дорога была урезана и в других окрестностях, а не только вокруг Джизака, восстание было бы гораздо труднее подавить.
Из всей информации, тот факт, что Джизакское движение достигло таких масштабов, каких оно достигло, стало возможным из-за того, что первоначальный акт сопротивления русским — убийство полковника Рукина, уездного управителя, осталось без оказания незамедлительных карательных мер. Успех вдохновил и укрепил веру народа в себе. Люди вознамерились достичь двух целей: (1) уничтожить железную дорогу и тем самым предотвратить отправку российских войск против них, и (2) истребить русских угнетателей. Локально эти усилия увенчались успехом; только с прибытием войск извне, вооруженным пушками и пулеметами, стал возможным крах движения.
Несмотря на всю мощность Джизакского восстания, оно характеризовалось спонтанностью, задачи ставились вплоть до его конца только в ходе самого восстания: не было какого-либо генерального плана, тщательно задуманного задолго до восстания. «Когда толпа угрожала уездному начальнику, вряд ли кто-либо из них действовал сознательно относительно определенной цели; толпа находилась под влиянием момента, а человек под влиянием толпы». Они были взволнованы речами Назир Ходжа, только что вернувшемуся из Ташкента, и который сам находился под сильными впечатлениями от событий в Ташкенте, не будучи в состоянии реально оценить ситуацию.
Джизакское восстание имело прямое сходство с восстанием в Андижане. В обоих случаях провозглашались беки, объявлялась священная война, и был поднят белый флаг национального освобождения. Оба восстания были нерадикальными движениями под руководством старых феодальных религиозных классов. В то время как Назир Ходжа был ишаном со скромным имуществом, другие лидеры, такие как Касин Ходжа Заамина и Муктав в Джизаке были богатыми землевладельцами. Турадбеков был беком по происхождению. Основную часть движения составляло обезумевшее крестьянство. В то время как за неудовлетворенностью крестьян стояли экономические причины, их лидеры, как в Андижанском восстании, направили это недовольство против русских, не планируя инициировать экономические реформы в их интересах в случае успеха. Эти лидеры были в полном неведении о великих изменениях, которые были вызваны капитализмом и не осознавали, что они не могли повернуть время вспять ко временам ханства.
Религиозный фанатизм, несомненно, стал одним из главных составляющих, побудивших к восстанию. В ходе вспышек беспорядков в городе Джизаке в толпе участвовало много учащихся медресе, столкнувшихся с царскими войсками. Уже ранее отмечалось об объявлении священной войны.
Джизакское восстание отличалось от Андижанского в одном отношении: в нем участвовали новые силы, а именно, коренные железнодорожные рабочие, которые замечали большую разницу в оплате труда, условиях труда и занятости между местными и русскими рабочими, в особенности на железной дороге, что, несомненно, послужило стимулом к тому, чтобы присоединиться к восставшим силам.
Е. НАЗНАЧЕНИЕ ГЕНЕРАЛА КУРОПАТКИНА В КАЧЕСТВЕ ГЕНЕРАЛ-ГУБЕРНАТОРА
Последние впечатления от беспорядков среди сартского населения примерно совпадают с назначением генерала Куропаткина, получившему свое назначение 21 июля. Беспорядки были подавлены и в последние дни июля началась мобилизация рабочих среди сартов.
Действия Генерала Ерофеева, исполнявшего обязанности генерал-губернатора, с началом беспорядков были направлены на усмирение населения с использованием грубой силы, а затем, на разъяснение приказа туземцам или ликвидацию каких-либо нарушений. Он пытался показать в своих телеграммах в Петроград, что его меры возымели желаемый эффект, но после каждой такой телеграммы, ему приходилось сообщать о новых нарушениях и убийствах русских.
Куропаткин считал, что основанием для его нового назначения послужила переадресация его телеграммы от туркменской Гюльджемал ханши из Текке к Алексееву, начальнику штаба армии, с копиями министру внутренних дел и военному министру. В телеграмме Куропаткина просили о снисхождении относительно призыва туркмен в качестве рабочей силы. Население туркмен без малейшего предупреждения было призвано предоставить работников на 15 июля, а именно на время сбора урожая хлопка. Заключительные слова телеграммы были такие: «Любая возможная задержка в мобилизации туркмен может быть истолкована в неблагоприятном для них свете и в таком случае им грозит тяжелая военная репрессия. С момента прибытия ваших начальников в Закаспийскую область люди Текке и я лично приучены обращаться к Вам, как к отцу по всем национальным потребностям, будь то они большие или малые. Сейчас, ввиду грозящей племени Текке беспрецедентного несчастья, обращаюсь к Вашему превосходительству, как представителю текке в уезде Мерв с убедительной мольбою, чтобы Вы ходатайствовали перед Его Императорским Величеством о приостановлении призыва рабочих до окончания сбора урожая хлопка или до времени, когда все текке будут иметь возможность привыкнуть к понятию своего нового долга и отработают его лицами согласно с требованиями справедливости». Телеграмма была отправлена вышеупомянутым чиновникам вместе с запросом Куропаткина Императору отложить призыв из текке до 15 сентября.
Утром 21 июля военный министр Шуваев связался с императором и доложил ему, что ввиду серьезных беспорядков, вспыхнувших в Туркестане, он просит назначить Куропаткина генерал-губернатором Туркестана для усмирения населения. На это предложение монарх не дал согласия. Однако после второго доклада Шуваева, царь созвал в 4 вечера верховное командование для требуемого назначения. Когда Куропаткин услышал о своем назначении, он попросил, чтобы ему дали полномочия главнокомандующего в Туркестане, на что император дал свое согласие.
Куропаткин оставался в Петрограде в течение нескольких недель, прибыв в Ташкент только 8 августа. Прежде чем уехать из Петрограда, он принял генерала Покотилло, только что возвратившегося из Туркестана, и который хорошо знал регион. Последний обрисовал не слишком лестную картину о чиновниках в командовании. Он сообщил, в частности, что «генерал-губернатор Мартзон трещит по швам. Галкин, Сырдарьинский генерал-губернатор, пьянствует каждый день. Самаркандский – Ликотин— не видит дальше своего носа. Ферганский – Гиппиус – сумасшедший. Закаспийский – Колмаков – слабохарактерный, Семиреченский – Фольбаум— получше, чем другие; глава канцелярии Ефремов, который вмешивается во все, является очень подозрительным и, представляется, что дела управленцы ведут мошеннически. Помощник генерал-губернатора Ерофеев весьма неопытен и так далее».
Большая часть действий Куропаткина относится ко второму этапу восстания и будет рассмотрена там. Именно теперь мы приступаем ко второму этапу восстания.
(Продолжение следует).
