(продолжение)
В российском Туркестане, в отличие от стран Кавказа, где было смешение разных языков, не существовало языковой проблемы как таковой. За исключением Самаркандской области и горных районов бывшего Бухарского ханства (ныне Таджикистан), в Туркестане все говорят на разных диалектах одного понятного для всех тюркского языка. Именно в вопросах религии различия были наиболее значимыми. Хотя в нем преобладали приверженцы мусульманской веры, степень религиозности значительно варьировалась у различных народов. Среди мусульман, ведущих оседлый образ жизни, не было более мусульманского мира, чем в Бухаре, известного своим жестким принятием догм Корана и Сунны. Ввиду множества праведников и религиозных орденов, Бухара расценивалась многими верующими как вторая Мекка по святости, в то время как многие медресе и религиозные колледжи из Бухары каждый год заканчивало большое количество выпускников, которых посылали по всей Центральной Азии обучать мусульманской вере. Введенный в X-м и XI-м вв., сначала для оспаривания уже общепринятых там буддизма, несторианского христианства и анимизма, мусульманство или магометанство означало прогресс, так как они способствовали развитию искусств, наук, литературы и возделыванию земель. Благоприятная ситуация изменилась с политическим и экономическим спадом Туркестана: страна пришла в значительный упадок после нашествий тимуридов (или преверженцев Тамерлана) Timurides. Для данного региона были свойственны войны между ее различными частями, в то время как открытие маршрута мыса Доброй Надежды португальцами стало поводом для изменения маршрута торговых путей, что в особенности затронуло экономические интересы Туркестана. К моменту российского завоевания ситуация была такова, что мало способствовало развитию цивилизации и культуры. Мусульманские богословы вели яростную и успешную борьбу против каких-либо нововведений или привнесения изменений в статус-кво, против чего-либо, что находилось в противоречии со строгими принципами Корана и шариата – писаного закона мусульман. Все преподавание было в руках духовенства, и его скучное и непрактичное содержание было направлено на подготовку священнослужителей в духе самых консервативных традиций. Главными преподаваемыми предметами были заповеди, теология, и поверхностное знание в различных областях, основанное на традиционных знаниях. Земля представлялась плоской, окруженной со всех сторон горами. Ученики зазубривали, как попугаи тексты арабских и персидских классиков, не владея на самом деле этими языками.
Среди кочевников магометанство не так сильно укоренилось в плане веры и соблюдения всех предписаний, хотя кочевник пришел бы в негодование, если бы его обвинили в том, что он не является хорошим мусульманином. В северных областях (провинции Семиречья, Семипалатинска, Акмолинска, и Уральска) отношение было особенно поверхностным, а киргизы и казахи были обращены только после русского завоевания в 18-м и 19-м веках.
Как ни странно, обращение казахов из шаманизма в ислам было осуществлено самими русскими. Сначала совсем не многие из султанов и вождей имели какое-либо представление о доктринах ислама: не было ни одной мечети или муллы в степи, но русские … добивались того, чтобы к ним относились так, как если бы они были мусульманами: строили мечети и посылали мулл до тех пор, пока все, хотя бы внешне, не стали мусульманами. Хотя чем дальше люди находились от российских границ и ближе к оседлой части населения Центральной Азии, тем слабее была их религиозность. Как среди киргизов, так и среди казахов и туркменов, муллы пользовались наименьшим авторитетом, чем где-либо еще на территории Туркестана, где распространялось магометанство. Они редко молились и смешивали свою веру с языческими суевериями. Женщины кочевников ходили с непокрытой головой, в отличие от женщин сартов.
Из всех народов Центральной Азии туркмены были самыми воинственными. Они были последними, кого удалось завоевать, и сложили оружие только после Великой осады Геок-Тепе, огромного глиняного холма, построенного туркменами в качестве оборонительного пункта при последней осаде. Разрушив стены взрывами мин, русские штурмовали крепость. Во всеобщей резне погибло, как говорят, 20 000 мужчин, женщин и детей.
Сопротивление, оказанное остальной частью населения, было не настолько сильное. Русские в силу своего превосходства в вооружении и порядка, и воспользовавшись неисправимой враждебностью между ханствами Коканда, Хивы и Бухары, смогли завоевать их малочисленными войсковыми соединениями, даже когда сталкивались с армиями, превосходящими их в количестве. Сарты не отличались храбростью и отвагой, и русские могли разгромили их при любом раскладе. И политически, и психологически, а также в культурном аспектах, Ислам был в обороне.
Реакция Запада на российское завоевание была благожелательной, и оно расценивалось как взаимовыгодное: «Несомненно — это часть конструктивных действий». Подавление рабства, непрекращающихся войн и анархии расценивались как положительное достижение западной цивилизации, привнесенное русскими. В 1891 году на Международной географической конференции воздавали хвалу «русскому народу, который создал порядок в Центральной Азии, который знал, как воспитать и развивать народы Центральной Азии». Путешественники того периода завоевания разделяли подобное мнение и чувства относительно русского господства в Центральной Азии. Даже русофоб сэр Генри Роулинсон произнес следующие слова на заседании Королевского географического общества в 1882 году.
«Никто не может подвергнуть сомнению, что продвижение российского оружия в восточном направлении от Каспийского моря имело огромную выгоду для страны. Утверждение российского господства, на самом деле, над киргизами, узбеками и туркменами на большей части Центральной Азии явилось, бесспорно, благом для человечества. Отвратительная работорговля с сопутствующими ей ужасами была отменена, подавлены грабежи, а фанатизм мусульман и жестокость в целом смягчены и контролируются. В то же время торговля представлена более безопасными, местными изделиями искусств, производство поощряется, а к потребностям жителей, где бы ни было, более серьезное отношение, чем это было во времена правлений азиатских правителей.»
Лорд Джордж Керзон выразил аналогичные чувства о «бремени белого человека» в российской Центральной Азии. Что на самом деле тревожило таких людей, как Роулинсон и Керзон, так это вовсе не российское завоевание ханств как таковых, что рассматривалось ими как благо, а скорее страх того, что Россия будет использовать свои новые азиатские владения в качестве плацдарма для дальнейшего продвижения в Афганистане и Индии.
Другие писатели придумывали абсурдные картины будущих Чингисханов и Тамерланов, устремившихся с их ордами из Центральной Азии в Европу, чтобы потопить ее в крови. Немецкий этнограф, Ф.Рэцель, заявил, что, «раз кочевники представляют политическую опасность для Европы, то святое дело держать их в узде переходит к Китаю и России». Крайне подозрительно воспринималось какое-либо развитие национального самосознания или ее возрождения среди мусульманских народов, и оно расценивалось как проявление пантуранизма, пантюркизма или панисламизма, что было более опасно, чем какое-либо национальное движение. Ревностных сторонников христианства, которые боролись за свою религию в христианских странах, мы называли героями и святыми, в то время как к таким же мусульманам навесили ярлык фанатиков.
Таким образом, можно заметить, что Россия получила моральную поддержку от остальной части западного мира для своего господства над коренным населением российской Центральной Азии. Мусульмане Центральной Азии не могли рассчитывать на многое в плане поддержки, поощрения и помощи от своих единоверцев в Африке или остальной части Азии в своей безуспешной борьбе против западного империализма. Для появления мусульманского национализма или современной панисламской идеи день еще не наступил. Местным жителям старого средневековья с присущим ему колоритом оставалось только беспомощно принять свою судьбу.
